Анна Бурдина - Елена Блаватская. Интервью из Шамбалы

– Бедная мамочка, царство ей небесное! Как давно это было. Я только помню, что она часто болела, а когда была здорова, то подолгу сидела за своей зеленой коленкоровой перегородкой и все время что-то писала. Помнишь, мы называли это место за зеленой перегородкой «маминым кабинетом». Ни я, ни ты ничего не смели трогать в том уголке. Кабинет был отделен от детской только занавеской. Тогда мы не знали, что именно делала там целыми днями мама. Знали только, что она «что-то пишет». Какие умные и дивные книги она писала, правда? Теперь я понимаю, она о себе книги писала! Все, что думала, что чувствовала. Как она была несчастна! Лучше вообще не выходить замуж, чем жить, как она.

– Вопрос философский! – возразила Елена. – А как же дети? Откуда они возьмутся, если не выходить замуж?!

Вопрос сестры в очередной раз поставил Верочку в тупик, но она быстро согласилась:

– Действительно, откуда? Ну хорошо. Что мама сказала – мне ясно. А вот, что твой индус этим хотел сказать, совершенно непонятно! – глубокомысленно сообщила Вера. – На мой взгляд, он хотел сказать, что в глуши ты пропадешь и замуж тебе выходить не надо!

– Правильно. Я тоже так поняла. Но из этого также следует, что сначала надо забраться в глушь, а потом вырваться из нее, правильно?

– Ничего не поняла.

– Глупая. Сначала мне надо освободиться от опеки родных и выйти замуж, а уж потом думать, как вырваться из глуши, поняла?

– Нет, – честно призналась сестра.

– Ну, тогда и не поймешь, чего зря объяснять, – вздохнула Елена и захлопнула книгу. – Давай спать, уже поздно.

Лето выдалось душным, как никогда. В Тифлисе стояла угнетающая жара. Все обитатели города, задыхавшиеся от солнечного пекла и мечтающие лениво полежать в тени обвитых виноградом навесов вместо того, чтобы прыгать по раскаленным городским камням, как по углям незатухающего костра, – спасались от жары в близлежащих горных селениях или на минеральных источниках. Семья Фадеевых не стала исключением. Покинув Тифлис, семья обосновалась на все лето в двадцати верстах от местечка Гергеры, в селении Джелал-Оглы. Там же, в местной церкви, было назначено на июль венчание Елены. Свадьба готовилась пышной. Приглашения разослали множеству гостей, чуть ли не со всего Закавказья, и конечно же была приглашена вся знать Тифлиса. Свадебный кортеж походил на королевский; его должен был сопровождать конвой из двадцати лихих курдских наездников, служивших под началом генерала Блаватского.

Долгожданный день настал. Утром 7 июля (21 июля по новому стилю) 1849 года небольшая сельская православная церковь селения Джелал-Оглы не могла вместить всех, кто пожелал присутствовать на венчании Елены Петровны фон Ган и Никифора Васильевича Блаватского. Вокруг церкви уже за час до начала церемонии толпились любопытные, которым не терпелось посмотреть на жениха и невесту.

Наконец, подъехал свадебный кортеж. Белоснежная невеста, одетая в воздушное кружевное платье, пряча лицо под фатой, торжественно направилась внутрь церкви в сопровождении двух шаферов и отца. Там ее уже ждал сияющий жених – в парадном генеральском мундире и при орденах.

В церкви пахло ладаном и праздником. Таинственно мерцали сотни зажженных свечей. Нарядно одетые родственники и гости радостно приветствовали молодых. Жених взял невесту за руку и, в сопровождении церковного хора, повел к алтарю. Начался обряд венчания.

Елена не слышала, что говорит батюшка, не видела, что творится вокруг. Она стояла у алтаря с опущенной головой, держа в руках длинную свадебную свечу, и думала только о том, что сейчас совершится таинство, она станет взрослой и все сразу переменится.

Пока она была погружена в собственные мысли, до ее сознания донесся голос священника, который монотонно вещал: «…Да убоится жена мужа своего… Жена должна почитать мужа своего и повиноваться ему…»

В долетевшем до Елены слове «должна» ей послышалось что-то угрожающее. Она словно очнулась, лицо ее вспыхнуло, потом резко побледнело, и в таинственной тишине церкви присутствующие ясно услышали три слова, произнесенные невестой сквозь зубы:

– Ну уж нет!

Жених покосился в сторону невесты, смерив ее своим особенным «удивленным» взглядом, но не стал спорить, оставив нравоучения и «семейные разборки» на будущее.