Глеб Александров - Сокровище чаши

Мой первый урок - и одновременно испытание - ничем, в принципе, не отличался от того, как его проходил мой старший брат два года назад (он успешно завалил его, был признан негодным для занятий буддизмом; старый Лама наотрез отказался его учить, заявив, что такого бездаря ещё поискать) и от того, как проходили испытания все желающие стать упасака при монастыре Таши-Лум-по вот уже сотни лет.

Урок-испытание был прост, вместе с тем, мало кто мог пройти его, но лишь осиливший его мог быть зачислен в качестве слушателя.

Старик Лама Кагчен-Дьянг-мо провёл меня вдоль фестивальной стены, сзади храма Будды, и мы вошли в малозаметную непримечательную дверь, теряющуюся в массиве огромного, пятидесяти футов высоты, здания.

Внутри царил сумрак и прохлада, несмотря на летнюю жару и слепящее солнце снаружи.

Глаза не сразу привыкли к темноте, пока мы шли по коридору, уходящему куда-то в сторону и вглубь.

Шагов через тридцать старик открыл дверь, и мы вошли в помещение без окон, квадратное, не более двадцати футов в поперечнике. Одна стена его представляла собой лист меди, натёртый до блеска и даже, как мне показалось в свете тусклой масляной лампы, зеркальный, чего я никогда в жизни не видел. Чтобы так натереть медь, требуется очень много усилий, и хватает этих трудов ненадолго: медь быстро тускнеет и теряет свой блеск.

И, тем не менее, это было именно зеркало. Может быть, не из меди, а из сплава, почти во всю стену, высотой восемь футов… Я был удивлен, что в никому неизвестном помещении, куда мало кто знает ход, хранится такая ценность, да и зачем? Я привык к тому, что ценности существуют, чтобы удивлять и поражать, но для этого они должны быть на виду, а не спрятаны в глубине и под замком…

А между тем старик начал приготовления.

Он зажёг несколько ламп, достал тряпку и протёр зеркало от пыли, хотя пыли я и не заметил, – зеркало было идеально отполировано и блестело после протирания так же, как и до него.

Затем старик велел мне достать из угла два странных стеклянных таза.

Он поставил их перед зеркалом и в каждый установил треногую табуретку.

Когда это было проделано, он сказал:

- Ньянг-мо, ты должен сидеть и смотреть в это зеркало. Если что в нём увидишь – сразу говори мне.

Я кивнул, отвечать мне мешал ком в горле, ставший там от волнения сразу после того, как я понял, что это всё очень серьёзно и, быть может, определит мою дальнейшую жизнь.

Старик поместил над моим теменем какой-то предмет на верёвочке, сел на другую табуретку и затих.

В комнате воцарилась тишина. Я стал пристально вглядываться в зеркало, рассматривая глупое выражение своего лица, меняющееся каждую секунду из-за плясок теней от пламени нещадно чадивших старых масляных ламп.

Так мы сидели довольно долго, загадочный предмет над моей головой, казалось, хотел вытянуть из меня нечто – может быть, что-то ненужное? От него в голове, внутри черепной коробки, что-то медленно вращалось, перед глазами бегали искорки, и выражение моего лица от этого становилось ещё глупее, что мне ни капельки не нравилось, но я ничего не мог с собой поделать – такой уж, какой есть…

И вот когда мне всё это уже порядком надоело и я захотел сказать старику, что я такой же неудачник, как и мой брат, вдруг что-то неуловимо изменилось. Я не сразу понял что. Это было какое-то движение, замеченное мною краем глаза, но не в той стороне, где сидел старик Лама, а в другой. Это не были крысы, так как было очень тихо и я услышал бы их перемещение. Это были не живые создания - те, кто привлёк моё внимание.

Как бы краем глаза я заметил движение … в зеркале, и это не имело никакого отношения к тому, что находилось в комнате.

Я повернул голову туда, где видел нечто необычное, и в тот же момент движение было уже в другом конце зеркала, от которого я только что отвернулся. Я повернул голову туда, но движение опять осталось за границами фокуса моего зрения: нечто как бы присутствовало в зеркале, но упорно не желало быть узнанным и опознанным.

Я, как идиот, стал крутить головой и вращать глазами, стараясь уловить, что именно происходило там, где я никак не мог ухватить суть движения.

Старик смотрел на меня, казалось, с пониманием, и от этого немого свидетельства моей глупости мне было ещё больше не по себе: как если бы я был уличён в невежестве, а мой учитель ожидал, когда я выявлю глупость ещё большую, чтобы выгнать меня - не просто как всех, а с треском, с грохотом и с позором.