Грета поехала к родственникам в Борау (название деревни. — Прим. пер. ), чтобы раздобыть продуктов, и собиралась вернуться через три дня. Но вернулась она уже на следующий вечер. Грета рассказала, что все обрадовались, увидев ее живой и здоровой. В самом Борау погибла почти половина жителей. Нетрудно догадаться, что, как только Грета легла спать в доме родственников, появились непрошеные гости. По комнате стали летать предметы. Грета, натянув на себя одеяло до самого носа, молчала как мышка — она боялась, что посреди ночи ей, чего доброго, придется уйти из этого дома. Пришли испуганные, ничего не понимающие хозяева. «Тем временем становилось все хуже и страшнее. По дому летали одеяла, невидимая рука вынимала из кухонного шкафа посуду, швырялась ботинками… Хозяйка, дрожа всем телом, плакала и молилась. Дети проснулись и заревели». В конце концов хозяйка заявила мрачно глядевшему на все это мужу, что это из-за него, потому что он редко ходит в церковь и мало молится. Муж с этим не согласился и резко ответил: «Я ни разу никому не задолжал и никогда никого не обманывал». Но жена продолжала утверждать, что во всем виноват он. Это разозлило его еще больше, и, когда по комнате опять полетела обувь, он, схватив ботинок, с яростью швырнул его назад. Ботинок тут же прилетел обратно, попав прямо в него. «Тут и он принялся молиться, скрывая страх под мрачной миной».
Шум и гром не прекращались. Тогда было решено пойти к отцу мужа. Дом отца стоял на другом конце деревни. «И вот все семейство, кое-как одевшись, зашагало глубокой ночью по спящей деревне — впереди хозяин, за ним хозяйка с двумя детьми. Замыкала шествие Грета». Она все еще ни в чем не признавалась. Они долго стучали в дверь. Наконец послышался голос отца: «Что вам нужно, ведь ночь на дворе?!» Но сын, сгоравший от стыда и потому мрачно настроенный, ответил лапидарно: «Мы не можем там оставаться, нам придется спать здесь ». После некоторых колебаний их впустили в дом. Только они расселись на кухне, как и в этом доме началась «чертовщина»». Чья-то невидимая рука открыла кухонный шкаф, стала вынимать оттуда кастрюли, тарелки и чашки. По воздуху полетели полотенца. «У дверей и окон раздавался грохот, то есть все было так, как бывает, когда бедные души заявляют о себе, а на них не обращают внимания, оставляя их без молитвы. Старик-отец ничего не говорил. Сын не чувствовал уже себя в чем-то виноватым, и страх у него почти прошел. В конце концов в доме наступила тишина, но все провели остаток ночи в молитвах. Только дети уснули».
Я не буду больше описывать других подобных явлений, так как это завело бы нас слишком далеко. Я также сознательно опустил описания наиболее ужасающих случаев. Так и хочется сказать: «Человек, никогда не жажди узреть того, что боги милостиво покрыли ночной тьмой и туманом», «Да не испытывает человек богов и да не стремится он увидеть то, что они милостиво скрыли в ночи под покровом страха». Хотя подобное приключение могло бы иметь отрезвляющее воздействие на некоторых материалистов. С другой стороны, можно понять критиков, указывающих на то, что такие манифестации часто принимают нелепые, дурацкие формы. Мы должны признать, что швыряние обувью или картошкой, стук в мебели и стенах и т. д. никоим образом нельзя рассматривать как проявления «высших духов». Но именно по этим нелепостям узнаешь «бедные души». Это лишенные физических тел, «привязанные» к Земле потусторонние, которые в силу низкого уровня развития только в определенных условиях бывают в состоянии обратить на себя наше внимание. «Оба мира, — пишет Дюпрель, — в общем и целом все еще разделены, и этим объясняется то, что в попытках связаться с нами из мира иного столько… несовершенного и неясного», а зачастую и запутанного. «Как бы там ни было, — продолжает Дюпрель, — замечание, что духи ведут себя нелепо, не имеет смысла… Сначала эти господа отрицают существование духов, а потом говорят, какими им надлежит быть, если бы они вообще существовали (то есть они присваивают некие качества тому, чего нет). Чтобы судить о духах, нужно постоянно иметь в виду, что они физически, в силу ограничений, предначертанных законами естества, могут действовать в очень узких рамках. Что же до нелепости, глупости многих интеллектуальных сообщений, то, по крайней мере, я как раз в этом вижу доказательство того, что мы имеем дело с умершими людьми. Потому что ведь и в этом мире превалирует нелепость …»
Явления «шпуков», полтергейстов необязательно исходят от умерших людей. Речь может идти и о «двойниках» обитателей ЭТОГО мира или о мысленных представлениях (моноидеизмах, как, например, мысленных творениях исследовательницы Тибета Александры Дэвид-Ниил (Alexandra David-Neel), которые могут исходить как от людей, так и от потусторонних. То есть в случаях, когда способность к интеллектуальному самовыражению какого-то явления равна нулю или очень ограниченна, лучше говорить — коль скоро речь не идет о двойниках или материализации в духе Мирабелли — о привидениях или схемах . Это нужно учитывать, если, например, хочешь правильно судить о явлениях, которые принято называть «театром духов». Это понятие включает в себя «шпуки», которые производят целостное действие, причем с одинаковыми временными интервалами и всегда на одном и том же месте. На основе таких наблюдений возникла теория, согласно которой эти феномены основаны на мыслительных образах, живущих самостоятельной, независимой от их «авторов» жизнью. «Эта теория, — пишет Георг Зульцер, — легко объясняется: большинство людей отпугивает мысль о том, что привидения (или полтергейсты) умерших людей, от которых они исходят, зачастую проявляются в течение многих столетий, производя свои действия в полном сознании». Зульцер полагает, что это заблуждение. Верно лишь то, что многие явления «шпуков» происходят из навязчивых идей, которые умершие люди унесли с собой в мир иной и никак не могут с ними расстаться. «Поэтому они вынуждены постоянно повторять свои прежние действия, правда, зачастую только в те отрезки времени, когда эти действия были совершены впервые — в один и тот же день года или в определенное время суток, что вновь и вновь пробуждает в них воспоминания об этих действиях. Особых страданий они при этом не испытывают, — пишет Зульцер, — за исключением случаев, когда они повторяют действия, связанные с содеянными ими преступлениями или с самоубийством». Дюпрель дополняет: «Поведение привидений должно склонить нас к мысли, что они действуют в полусонном состоянии, то есть следует рассматривать идентичность фантома и умершего как недостаточную». Дюпрель сравнивает это «полусонное» состояние с явлением двойников и — совершенно справедливо — с сомнамбулизмом.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу