Франсис Риверс: Книжник

На стук вышел слуга. Непроницаемый взгляд эфиопа обшарил Силу с ног, обутых в сандалии, до покрытой пылью головы.

— Я ищу дом Епенета.

— Это и есть дом Епенета. Как доложить хозяину?

— Друг Феофила.

Слуга распахнул дверь шире.

— Я Макомбо. Заходите. Сюда. — Он плотно закрыл за Силой дверь. — Подождите здесь. — И удалился.

Это был дом богатого человека. Галереи с колоннами, фрески на стенах. Открытый внутренний дворик с беломраморной статуей женщины, льющей воду из кувшина. От звука воды Сила осознал, как его мучит жажда. Он тяжело вздохнул: скорее бы сбросить с плеч поклажу и сесть.

Приближались шаги — торопливый перестук сандалий. Через двор спешил высокий широкоплечий мужчина. Коротко стриженные седые волосы, чеканные черты лица.

— Я Епенет.

— Я от Урбана.

— От какого Урбана?

Подобной предосторожности и следовало ожидать.

— От того, что с агоры. — Сила раскрыл котомку и вытащил пригоршню крупных фиников.

Епенет рассмеялся.

— Ах да! «Лучшие финики и смоквы во всей империи»! — Он протянул руки. — Добро пожаловать!

Сила ответил на приветствие, сознавая, что сам выказал гораздо меньше энтузиазма.

— Идем! — Епенет тихо отдал Макомбо какое-то распоряжение и повел Силу через двор, через арку, в другую половину дома. В большой комнате сидели несколько человек. Сила узнал одного.

Патробас живо вскочил на ноги.

— Сила! — Широко улыбаясь, он заключил его в объятия. — А мы боялись, что тебя потеряли. — Он отстранился и, крепко сжав локоть Силы, обратился к остальным:

— Бог ответил на наши молитвы.

Его окружили. Поток сердечных приветствий снес последние, возведенные Силой стены самозащиты. Плечи его обвисли, и он, низко опустив голову, тяжело зарыдал.

На какое-то мгновение все умолкли, а потом разом заговорили:

— Налейте ему вина.

— Ты совсем обессилел!

— Садись. Поешь.

— Макомбо, ставь поднос сюда.

Патробас нахмурился и повел Силу за собой.

— Отдохни вот тут.

Когда кто-то хотел взять у Силы из рук мешок, тот инстинктивно вцепился в него еще крепче.

— Нет!

— Здесь ты в безопасности, — сказал Епенет. — Будь как дома.

Сила устыдился.

— Я должен беречь свитки.

— Положи мешок рядом с собой, — посоветовал Патробас. — Никто не тронет его без твоего разрешения.

Сила уселся в полном изнеможении. Окружавшие его лица выражали только любовь и сострадание. На него полными слез глазами смотрела какая-то женщина. Его тронуло ее участие.

— Здесь письма, — ему удалось, наконец, стянуть мешок с плеч и поставить рядом. — Списки с тех, что писал Павел Коринфской церкви. И Петр…

Голос сорвался. Закрыв лицо руками, он пытался справиться с собой — и не мог. Плечи содрогались от рыданий.

Кто-то стиснул его плечо. Они плакали вместе с ним, и его окружила такая любовь, что стесняться было совершенно нечего.

— Наш друг теперь с Господом, — голос Патробаса осип от горя.

— Да. Теперь им с женой никто ничего не сделает.

— Сейчас, когда мы говорим о них, они уже в присутствии Божьем.

И как же я жажду там оказаться, — хотелось вскричать Силе. — Снова увидеть лицо Иисуса! Чтобы настал конец испытаниям, конец страхам, конец сомнениям, настигающим его в самые неожиданные минуты. О, Господь, я проигрываю битву с самим собой!

— Нам надлежит твердо держаться того, что мы почитаем за истину.

Слова Павла — из такого далекого прошлого. Они сидели в темнице, их окружала тьма, боль раздирала избитые палками тела. «Держись!» — говорил он.

— Я стараюсь, — простонал Сила.

— Что он говорит?

— Иисус умер за наши грехи и был воскрешен из мертвых на третий день… — пробормотал Сила, уткнув лицо в ладони. Но все, что стояло перед его взором, — Господь на кресте, обезглавленный Павел, распятый Петр. Он прижал к глазам запястья.

— Он болен…

— Тише…

— Сила! — На сей раз твердая рука, рука римлянина. Перед ним поставили поднос с едой. Епенет и Патробас уговаривали его поесть. Трясущимися руками Сила взял хлеб и преломил. Сие есть тело мое… Он держал две половинки, руки дрожали.

— Смею ли я есть от Него?

Озабоченный шепот.

Епенет налил в чашу вина, протянул ему.

— Пей.

Сила уставился на красную жидкость. Сия есть кровь моя… Он вспомнил Иисуса на кресте: как из раны в боку, пронзенном копьем, текли кровь и вода. Вспомнил, как висел вниз головой Петр.

Боль сдавила грудь. Бешено застучало сердце: все быстрее, быстрее. В комнате потемнело.