Алекс Маркман - Пути Голгофы

– Странный народ, и странный у них Бог, – возобновил он монолог, глядя в темноту, начинавшуюся прямо за факелами. – Обрезают крайнюю плоть у младенца. Все, что они делают, – во имя их Бога. Говорят про себя: мы – избранный народ. Избранный для чего? Для несчастий? Но вот что меня удивляет больше всего, Понтий: почему другие народы, даже эллины, принимают иногда их веру? Смотри, сколько общин иудейской веры сейчас в Риме, Александрии, да и во многих других городах империи. Не все они изначально иудеи. Попробуй понять это. Но не преследуй их обычаи, не раздражай их понапрасну.

– Я найду советников среди их священников.

– Это правильно, – одобрил Тиберий. – Но возьми с собой еще когорту солдат. Я уже дал распоряжение. Тебе понадобится дополнительная сила, и я уверен, очень скоро. Там сейчас неспокойно. У иудеев нет армии, но все они хранят оружие. Когда-то они были лучшими солдатами в этом районе. Сейчас, даже без опыта войны, они могут быть источником многих неприятностей. Валерий Грат не раз извещал меня, что иудеи намереваются восстать против Рима. Веруют, что их Бог им поможет. Против Рима! Безумный народ!

Император долго тер глаза кулаками, как ребенок, а потом скосил их на Понтия в подозрительном прищуре помятых век.

– Устал я от придворных интриг, – вздохнул он. – Устал от проблем. Хочу поставить на места надежных, способных людей и отойти от дел. Переселюсь на Кипр, в свой загородный дворец. Будешь ли верным мне, Понтий?

– Да! – горячо выпалил Пилат и хотел было продолжить свою речь, но Тиберий знаком велел замолчать и удалиться.

Выйдя за пределы дворца Пилат погнал коня вскачь, чтобы дать выход буйству чувств и мыслей, которые вспорхнули, как потревоженная стая птиц, и заметались в беспорядке. Сеян был известен своей неприязнью к иудеям. Во время одной из коротких, но доверительных встреч он признался Пилату, что когда-нибудь выгонит иудеев из Рима и Александрии.

– Тиберий их тоже не любит, однако он не сторонник крайних мер, – сожалел Сеян. – Такие, как ты, Понтий, будут нужны мне, когда придет время.

Значит, время пришло, решил Пилат. Конь его, не сдерживаемый удилами, мчался с сумасшедшей скоростью, как преследуемый голодными волками. Вдруг он шарахнулся в сторону с такой силой, что чуть не сбросил Пилата. Пилат успел заметить впереди огромный памятник, внезапно оказавшийся на их пути, о который они чуть не разбились.

– Это мне знак с небес, – сказал сам себе Пилат, сдерживая коня. – Нельзя терять голову от счастья. Недаром же говорят, что Боги отбирают у человека все, когда он достигает вершины своей мечты.

Несмотря на поздний час, Клавдия еще не спала. Поймав его взгляд, она просияла.

– Правитель Иудеи? – ее вопрос звучал как поздравление.

– Собирайся в дорогу, – с грубоватой дружелюбностью солдата приказал он. – Через полмесяца отплываем в Цезарею.

Пилат не стал терять времени. Наскоро собрав когорту, провиант и лошадей, он отправился в далекий путь. Путешествие оказалось долгим и утомительным, но наградой за неудобства была Цезарея, резиденция праэтора, которая показалась ему прекраснее, чем он ее представлял в своих фантазиях. Пилат приказал когорте солдат, сопровождавших его, идти прямиком в Ерушалаим и стоять там в крепости Антония, расположенной возле стен Храма Господня. Во время больших праздников город разбухал от множества пилигримов разного сорта: привозивших жертвенных животных, отдававших часть своих доходов в пользу Храма, жаждущих поклониться Богу в самом священном для иудеев месте; тех, кто занимался торговыми или финансовыми делами; или преступников, у которых всегда больше дел там, где много народу. Нередко в это время возникали беспорядки, порой доходившие до настоящего бунта и вооруженных столкновений с римскими войсками, находившимися там постоянно для охраны порядка. Уверенный, что военное подкрепление в Ерушалаиме будет залогом спокойствия как в городе, так и в стране, Пилат решил отдохнуть в Цезарее, во дворце императорских наместников, своих предшественников, и отложить дела на несколько дней.

Предрассветная серость уже начала растворять ночь, но город Ерушалаим еще не был виден с Горы Оливок. Ешуа проснулся с чувством тревоги, почти страха и пытался понять его причину. Он сел, скрестив ноги, прислушался к тишине обволакивающей темноты и огляделся. Но увидел он только спящего Симху, попутчика из Галилеи, с которым они вчера уснули прямо под деревом, на земле; ни у кого из них не было денег даже на самую дешевую гостиницу в Нижнем Городе – скученном, перенаселенном квартале бедного рабочего люда, примыкающем к стенам Ерушалаима. Свет звезд и луны, обычно столь яркий в горах, что позволял видеть все вокруг почти как днем, не мог пробиться в это утро сквозь густые облака, предвестники осенних дождей.