Алекс Маркман - Пути Голгофы

Факелы слабо освещали внутренний двор, мраморные колонны вокруг маленького бассейна и черный проем в крыше над ним, устроенный для стока воды во время дождей. Порой пламя вздрагивало от слабых сквозняков, тогда тени сидящих людей метались по двору в беспорядке, как перепуганные слепые призраки в поисках убежища, налетали друг на друга, и разбегались, и таяли в темных углах.

– Планеты предвещают много странного в твоей судьбе, Понтий, – медленно и четко говорил астролог. В его глазах плескался зловещий красный свет. – Вознесешься ты высоко и будешь близок к императору. Прославишься ты, да не могу понять как. Что-то недоброе будет в твоей судьбе.

Жена Понтия, Клавдия, обняла мужа сзади и приблизила губы к его уху. От нее пахло вином.

– Наверное Сеян (Aelius Sejanus – командующий войсками охраны, сосредоточивший в своих руках огромную власть при Тиберии, впоследствии казнен императором. – Тацит, книга IV.), наконец, замолвил за тебя слово Тиберию, – взволнованным полушепотом докучала она. – Ведь он покровительствует тебе.

Пилат хотел сказать ей «заткнись», но вовремя сдержался. Без ее связей с сильными мира сего путь наверх в Риме был закрыт. Потому-то Понтий терпел столько лет ее скандальное поведение, ставшее объектом обидных сплетен.

– Обещал много раз. – В голосе Пилата были слышны нотки раздражения. Клавдия разомкнула кольцо своих рук, поправила одежду на плече и села рядом на скамью. – Когда же это произойдет? – Он спрашивал Клавдию, но смотрел на астролога. – Мне уже за сорок. Если не сейчас, то когда же?

– Скоро, очень скоро, – убежденно закивал астролог. – Скорее, чем ты ожидаешь.

Пилат, бесстрашный, как большинство римских воинов, вдруг вздрогнул от четкого, разлетающегося в тишине треска копыт за высокой каменной оградой. Наконец лошадь замедлила шаг и замерла около ворот. Раздался неторопливый, уверенный стук в калитку. Кому дело до него в столь поздний час? Должно быть, что-то очень важное привело всадника сюда. В глазах Понтия Пилата, остановившихся на астрологе, вспыхнула и погасла искра удивления и острого интереса. Совпадение или действительно астролог смог заглянуть в будущее?

Из комнаты прислуги выскочил раб и, получив одобрительный кивок хозяина, бросился открывать ворота. Из кромешной темноты проема во двор вошел, касаясь рукой меча на поясе, легионер. Судя по одежде и оружию, это был воин высокого ранга.

– Император требует тебя к себе, – властным тоном сообщил он Пилату. И, отвечая на немой вопрос, добавил: – Сейчас.

Понтий непроизвольно моргнул, но тут же восстановил на лице маску мужественного безразличия. Не нарушая угрюмой тишины, он едва заметным движением головы отпустил посланца.

– Вот оно, – приглушенно, но уверенно промолвила Клавдия.

В самом деле, император не стал бы вызывать его, лицо ранга всадника, по пустякам. Ведь он же не патриций, не аристократ. Понтий видел Тиберия несколько раз в своей жизни, в основном в толпе приближенных, суетившихся вокруг владыки мира по случаю каких-либо важных событий или праздников. Сеян обещал посоветовать императору назначить Пилата праэтором Иудеи. А ведь он – командир войска, охраняющего императора. Сейчас он набрал такую силу, что зачастую руководит империей вместо императора. Неужели это?..

Пилат решительно подхватил свою накидку, перебросил через плечо и дал знак рабу выводить коня.

– Возьми его с собой для охраны, – посоветовала Клавдия, кивнув головой на слугу. – Опасно сейчас в Риме…

– Обойдусь. – Понтий принял от слуги меч, вышел за ворота и легко, тренированным прыжком бывалого воина залетел в седло.

Пустынная улица квартала знати, на которой стоял его дом, казалась необитаемой. Освещенная светом звезд и луны, повисшей как светильник на безоблачном небе, она, казалось, была остатком города, из которого жители сбежали, предвидя вторжение римлян. За этой мыслью Пилата последовала, как подцепленная крючком, другая: для множества рабов, привезенных из разрушенных римской армией городов, не нашлось применения ни на земле, ни в ремеслах. Бесполезные в хозяйстве, отпущенные на свободу, без средств к существованию, не имея шансов найти оплачиваемую работу, они бродили днем по накаленным солнцем улицам города, занимаясь попрошайничеством и мелким воровством, а ночью искали возможность ограбить возвращавшихся поздно прохожих или вламывались в дома состоятельных людей. В кварталах знати редко кто из них отваживался промышлять: там наверняка наткнешься на конный или пеший патруль. Но были и такие, которые ничего не боялись. Доведенные до отчаяния голодом, презрением окружающих и ожиданием скорой смерти на грязных, вонючих улицах бедноты, они шли на любой риск. Римская знать предпринимала все возможное, чтобы обуздать преступников. Одним из самых эффективных методов считалось зрелище, устраиваемое перед гладиаторскими боями. Осужденных на смерть выгоняли на арену, безоружных или слабо вооруженных, драться с дикими животными, которых свозили для этого спектакля из далеких стран: львами, леопардами, медведями и быками. Жадная до кровавых зрелищ толпа свободных римлян пьянела от вида разрываемого на части человеческого тела и звука его предсмертных мук. «Закон суров, но это закон», – гордо провозглашали те, кто приводил его в исполнение. «Плевать на ваш закон», – говорили грабители. Ведь многие из них раньше были воинами, взятыми в плен в рабство, и насильственная смерть была для них исходом самим собой разумеющимся.