Олеся Николаева - Апология человека. Избранные стихи

…Тот, кто поручил мне Августина,
говорил: каждое действие
определяется не точкой его приложенья,
а тем, во имя чего оно совершалось.

– А если сказать – жил отшельником,
никого там нету,
ничего не видел и – в полную несознанку?..

У меня сидел врач-психиатр —
друг моего детства,
писатель-детективист с юридическим образованьем
и отец Антоний – священник из Подмосковья.

– Тогда его пребывание в психбольнице
затянется на неопределенное время:
на нем будут защищать диссертации,
делать карьеры;
целые отделы за него будут получать зарплату.
Материал-то какой богатый,
какой чистый случай:
человек, выросший вне цивилизации,
маугли по-советски!

…Тот, кто поручил мне Августина,
говорил: доброе дело
определяется не его содержаньем,
а свидетельством славы Божьей.

– Были у нас улейки – тридцать штук,
две коровки – они там маленькие, почти как
козы,
были яблони, груши, смоковница, кукуруза.
Были грядки с морковкой…
От грызунов и от хищных птиц
их охраняли кошки.
А вот с греками, которые считали себя
хозяевами этой земли, не было сладу:
они то и дело захаживали за оброком
и очень жестоко нас обирали,
иногда – подчистую.

С документами была неразрешимая сложность.
Августину было уже двадцать лет, и ему грозило:
а) статья за нарушение паспортного режима;
б) статья за уклонение от воинской службы;
в) статья за бродяжничество.
К тому же:
– Его будут прокручивать по каждому
нераскрытому уголовному делу,
имевшему место на всем Кавказе,
а для местных властей соблазнительно освободиться
кое от каких нерасследованных преступлений.
Горы – такой случай: ни алиби, ни свидетельств,
каждый подозрителен, каждый берется на мушку.
К тому же у юноши, кажется, нет родни,—
предположительно, что не будет ходатайств и
апелляций.

– А в дереве – там каждый бук в шестнадцать
обхватов —
была выдолблена у меня келья,
по примеру первых горных монахов.
Что я делал зимой? Ну, во-первых, катал свечи.
Во-вторых, варил ладан, глядел на небо.
Благовонный дым долго лежал в ущельях.
Мой духовный отец – новоафонский старец, —
когда монастырь его разогнали,
долго шел через горы —
больше двухсот километров,
и так несколько раз,
пока не перенес в эту Пустынь
архиерейское золотое кадило,
Евангелие в драгоценной ризе,
Богослужебные книги,
кресты, мощевик, иконы.
Там он построил небольшую часовню,
в которой мы и молились.

…Тот, кто поручил мне Августина,
говорил: только личный подвиг
определяет духовность жизни.

– К тому же, если он сдастся на милость
властей,
его тут же
приведут к военной присяге,
а ему как монаху,
по Постановлению одного из Соборов,—
не помню, простите, какого —
держать оружие запрещается,—
так как быть с этим?

– А осенью начинались ливни.
Они шли с вечера до утра и с утра до ночи,
и, казалось, ничего не высохнет там вовеки —
все к земле прибьется, втопчется в землю.
Ближе к зиме монахи из Верхней Пустыни
чуть-чуть спускались
и оказывались около Нижней Пустыни —
совсем близко.
Иногда мы ходили к ним —
особенно, если что-нибудь нужно:
соль, спички…
Там был один такой замечательный —
отец Авель.
Им же оттуда было удобней спускаться
к Сухумской церкви.

…Тот, кто поручил мне Августина,
говорил: только по чистоте жизни