Джед МакКенна - Духовная война

— И?

— Ну, очевидно, я всё-таки выжил, и потом всё было так, как вы описываете. Я стал действительно искренне и глубоко всё ценить. Я не мог понять, почему все не чувствуют так всё время, то есть, почему никто не видит этого? – Он на секунду замолк, но потом продолжил. – То есть, я попросту по-другому стал смотреть на всё. Это полностью изменило мои взгляды.

— И как долго это продолжалось?

— Ну, это ещё со мной...

— Но не совсем, – сказал я.

Воцарилась полная тишина. Все глаза были устремлены на Терри.

— Нет, – он вздохнул, – не совсем. Теперь это лишь память. Это совсем не то, но я бы так хотел, чтобы оно было. Я чувствовал себя действительно живым, ээ, где-то около недели, наверно, но это было реальным . Это было самым реальным из всего, что я когда-либо испытывал, это была реальная жизнь, а эта только что-то вроде, ну, как вы говорите, как во сне. Я обещал себе, что не упущу этого, как говорила Лиза, но упустил, и теперь всё почти как обычно.

— Значит, для вас это было не клише?

— О, нет, конечно нет, – сказал он с ощутимой искренностью, – я был живее, чем когда-либо в жизни. Прямо как вы говорите, как будто я проснулся не мгновенье, но не смог остаться в этом состоянии, как будто снова закрыл глаза и уплыл в ту жизнь, где я был раньше до несчастного случая, или жизнь затащила меня обратно. Как-то грустно об этом сейчас думать, что я вот, опять нормальный человек, и всё такое. Было такое чувство, что я наконец родился, как будто я впервые узнал, что такое жизнь. Я всегда думал, что жизнь должна быть именно такой. Я и сейчас так думаю. Это стало главной причиной, почему я стал увлекаться духовностью и приходить сюда к Брэтт. Я пытался снова поймать то ощущение интенсивной жизненности. И, в общем-то, всё ещё пытаюсь.

— И как вам это удаётся?

Он покачал головой.

— Не очень-то.

— Лишь тот день для нас наступит, в котором мы пробуждены, – сказал я. – Так говорил Торо. Лишь тот день для нас наступит, в котором мы пробуждены. Это звучит довольно сентиментально, но на самом деле это нано-бомба, как фотография Лизы, как вирус, крошечный микроб, который может залезть внутрь и распространиться там, в конце концов, опрокинув гиганта. Или так можно было бы предположить, во всяком случае. Факт в том, что автоматическая иммунная система Майи довольно крепка и отлично может справиться с подобным надоедливым микробом. Вы слышали, что сделала Лиза: у неё была фотография, которая пришла в негодность, тогда она сделала другую и заламинировала её. Ту, что она вам показывала. Она развила в себе что-то типа пристрастия к ней. Нездоровая одержимость – так, я думаю, психотерапевты назвали бы это, они попытались бы вылечить её, накормить лекарствами. К счастью, она не пошла к психотерапевту.

Я подбросил дров в костёр и подправил его лопатой. В ночь полетели искры, исчезая на глазах.

— Не важно, какие усилия мы прикладываем, отрицая смерть, она всё равно является фактом жизни. Мы можем отвернуться от неё, но не можем оттолкнуть. Она всегда с нами. Брэтт просто возвращала кому-то фильмы – выполняла ещё одно дело. Для женщины с фотографии Лизы, и для тысяч других таких же, это был лишь ещё один день в офисе. Но эта женщина поняла, что нет такой вещи как ещё один день. Каждый день может случиться что угодно. Нет дня, часа, мгновенья настолько обыденного, что оно не смогло бы открыть двери смерти. Как вам такая страшная история?

Некоторые неловко засмеялись. Бриллиант шёл по кругу. Я взял бутылку с водой и отхлебнул.

— Знаю, это кажется простым, и так оно и есть. Это самая простая вещь. Первая глава моей первой книги называлась «То, что не может быть проще», и это то, к чему мы всегда возвращаемся – простота. Сожгите всё, и посмотрите, что останется. Когда мы делаем это здесь, в царстве сна, мы обнаруживаем, что не горит именно смерть. Вот что останется, когда всё остальное исчезнет. Смерть выживет.

Я вытащил из кармана сложенный лист бумаги и развернул его. – Вот что писал Эмерсон:

Одна из иллюзий состоит в том, что настоящий момент – не критический, не решающий. Напишите на своём сердце, что каждый день — это лучший день года. Человек не сможет должным образом ничему научиться, пока не поймёт, что каждый день – судьбоносный.

— Напишите на своём сердце, – повторил я, – каждый день — это лучший день в вашей жизни. Смерть придаёт жизни резкость. Осознавание смерти — это осознавание жизни. Отрицание смерти — это отрицание жизни. Вот что писал Моцарт в письме своему отцу: