Стивен Левин: Встречи на краю. Диалоги с людьми, переживающими утрату, умирающими, исцеляющимися и исцелившимися

Некоторое время мы обсуждали тот факт, что родиться – значит подписать такой договор. Каждый из нас станет свидетелем того, как другой человек покинет своё тело. Мы говорили и о том, что благодаря этому у многих из нас появляется возможность вместе пережить серьёзнейший скачок в развитии. Это адская боль. Невероятная боль. Однако именно такая боль полностью обнажает сердце для жизни; позволяя жизни течь без чувства страха, в пространстве невероятной доброты, более глубокого переживания бытия, которое не противится непостоянству, но открывается ему навстречу – как возможности переживать каждый миг в его бесценной сущности.

Когда вы ощущаете, что теряете свою мать, вы также соприкасаетесь со своим внутренним хранилищем утрат. С местом, где пребывают все утраты, с которыми вы столкнулись за свою жизнь. Там скрыто ваше смятение, смятение пятилетней девочки, которая стояла во дворе своего дома, глядя на небо, и задавалась вопросом: «К чему это всё?» Всякое непонимание, всякая ушедшая любовь, все умершие домашние животные, все погибшие или переехавшие друзья, все возлюбленные, которые вас оставили, – в сердце хранится каждое переживание утраты. Это горе, которое вы чувствуете, связано не только с вашей матерью, сейчас вы чувствуете горе, порождённое самой жизнью. И в той мере, в какой вы пытаетесь защититься от этого горя, вы противитесь жизни – подобному тому, как, возможно, вы противитесь смерти своей матери.

Мы говорили о том, что горе скрывает в себе огромные возможности для глубокого исцеления. О том, что в процессе проживания горя внимание попадает в древнее хранилище страха и привязанности. В область, которая обычно остаётся глубоко бессознательной, но где возникают многие из наших самых противоречивых чувств – чувство недоверия и отдельности. Теперь представьте, что у вас есть доступ к этим глубинным чувствам, которые всегда мотивировали наши действия и при этом очень редко обнаруживали себя, представьте, что смиренное сострадание к себе может наполнить исцелением эту область, полную противоречий и боли. Когда мы прикасаемся к этим чувствам, пусть всего на краткий миг, с пониманием и прощением, с добротой, это способно исцелить нас и дать нам гораздо больше пространства для жизни, для любви.

– А также не забывайте, что вы не единственная, кто переживает утрату. Её чувствует и ваша мать. Вы теряете конкретного человека, а она теряет целый мир.

Д.: Вы хотите сказать, что мне нужно просто позволить своей матери умереть?

С.: Я хочу сказать, что вам нужно просто позволить ей жить. Позвольте ей иметь такое будущее, какое ей хочется. Ведь проживи она даже ещё один год, но в атмосфере напряжённости и насилия, что бы это на самом деле вам дало? Если ваше сердце закрыто от неё, в каком‑то смысле для вас она уже мертва. И вы отворачиваетесь от неё, хотя она ещё не покинула этот мир.

Д.: Как я могу позволить ей умереть, когда я её так сильно люблю?

С.: Как вы можете позволить ей умереть, если любите её? Обратите внимание, что вас отделяет от неё вовсе не смерть, поскольку на самом деле в момент смерти она настолько же жива, как в момент рождения. Вас разделяет не что иное, как страх – привязанность. Пусть ту огромную любовь, которую вы ощущаете, почувствует она , пусть эта любовь течёт к ней, чтобы она могла двигаться дальше в правильном направлении.

В ходе дальнейшей беседы казалось, будто Дорис изо всех сил старается проникнуться словами, которые я говорил.

Мне безумно больно, когда я думаю о том, что она умирает, но мне также больно думать, что, возможно, вы говорите правду, и в каком‑то смысле я могу отвергать её, ведь я сама боюсь отвержения, я удваиваю её проблемы, пытаясь помешать ей пуститься в свободное плавание, когда она больше всего нуждается в моём любящем руководстве. Я попытаюсь этого не делать.

Несколько недель спустя Дорис позвонила и сообщила, что её мать умерла и что

…когда я отпустила её, просто приняла её, произошло нечто удивительное. Мы просто любили друг друга. Я так рада, что она умерла дома. Что она не отправилась в больницу, как она и хотела. У неё великолепное чувство юмора. Как‑то раз незадолго до того, как она умерла, она поблагодарила меня за то, что я «больше не давлю» на неё. Она сказала: «Смерть – странная вещь. Мне не приходится чувствовать тошноту из‑за химиотерапии, а также запихивать голову в мусорную корзину. Мне постоянно было настолько плохо, что этого хватит на целую жизнь». В эти последние две недели мы очень много смеялись. Я не могла и представить себе, что можно пережить столько счастливых моментов, когда кто‑то умирает. А также столько любви. И знаете, за день до своей смерти моя мать всё так же посмеивалась. А когда я спросила её, почему она смеётся, она ответила: «Нет ничего настолько прекрасного, что не могло бы осуществиться». А когда я спросила её, что она имеет в виду, мать просто ответила мне, что чувствует себя счастливой и что «всё в порядке». Затем она предложила «вернуться к насущным проблемам, жить дальше». Я так рада, что была рядом с нею, когда она умирала. Она умерла после полудня, и прямо перед смертью она села на кровати, её лицо озарила широкая улыбка, и она сказала: «Твой отец пришёл за мной». Но мой отец умер пятнадцать лет назад, так что мы могли только смеяться и плакать вместе. Это было прекрасно.