Ольга Чернова - Верные до смерти

Вечером 5(18) марта 1917 года Совет Министров Временного правительства постановил: арестовать Государя, Семью и придворных, которые пожелают остаться при Них, и заключить всех в Александровском дворце Царского Села. Арест Государыни и Детей в Царском и Государя в Могилеве было решено произвести в один день – 8(21) марта.

21 марта командующий войсками Петроградского военного округа генерал-лейтенант Корнилов объявил Императрице о Ее аресте. Александра Феодоровна выслушала генерала с царскими орденами. Долго молчала. Позже сказала: «Не ведает, что делает. Бог ему судья».

Единственное, о чем просила Императрица Корнилова – не лишать больных Детей врачебной помощи и оставить во дворце тех слуг, к которым Они привыкли. Еще Она просила возвратить свободу арестованным, и обеспечить работу Ее госпиталей и санитарных поездов. Корнилов позволил посещать Детей врачам исключительно в сопровождении охраны, а из прислуги оставил тех, кого пожелал сам. Сводный полк, охранявший Александровский дворец, в этот же день был заменен революционными войсками.

Через несколько часов под самыми окнами дворца вновь заступивший часовой убил любимую ручную козочку Наследника.

Придворных, находившихся во дворце, генерал предупредил, что, если хотят остаться с Арестованной, пусть решают сейчас же: «Потом во дворец уже не пущу».

Выбор предстояло сделать: статс-даме Елизавете Алексеевне Нарышкиной; фрейлинам: графине Гендриковой, баронессе Буксгевден и Юлии Ден, гофлектрисе Шнейдер, обер-гофмаршалу графу Бенкендорфу, заведовавшему благотворительными делами Государыни графу Апраксину, командиру Сводного Его Величества полка генерал-майору Ресину, лейб-медику Их Величеств Боткину, врачу Наследника доктору Деревенко, наставнику Наследника Пьеру Жильяру и Анне Александровне Вырубовой.

Был ли этот выбор одинаково нелегким для всех? Отнюдь нет. Для большинства из них его не существовало. Но первые весенние дни 1917 года обернулись своеобразным «детектором лжи» для ближайшего окружения Царской Семьи. Они высветили и навсегда разделили тех, кто остался верен Богу и совести, и тех, кто «струсил, изменил, солгал».

После отречения

Сразу ушел генерал Ресин. Через три дня – граф Апраксин. Он доложил Государыне, что все дела во дворце закончил, попросил отпустить его к семье и немедленно уехал из Царского. Не позволили остаться во дворце княгине Оболенской, бывшей фрейлине Императрицы.

Не по своей воле покинули дворец: в конце марта Вырубова и Деи, которых отправили в Петропавловскую крепость; 14 мая старушка Нарышкина, увезенная в госпиталь с крупозным воспалением легких, и граф Бенкендорф, у которого заболела жена.

Оставшиеся подлежали тому же режиму, который устанавливался для Августейшей Семьи: полная изоляция от внешнего мира, выход из дворца в парк или на садовые работы два раза в день в сопровождении часовых; цензура переписки (каждое письмо прочитывается не только комендантом, но дежурным офицером и даже солдатами), редкие свидания с родными по личному разрешению Керенского также в присутствии часовых. Свидания с родными разрешались Керенским лично и только в исключительных случаях: например, князь Долгоруков и графиня Гендрикова перед отъездом в Сибирь встретились с братьями; баронессе Буксгевден разрешили повидаться с больной матерью, а после ее смерти – с отцом. Встречи проходили в караульной, в присутствии конвоя и представителя Совета рабочих депутатов.

Слуги, считавшиеся свободными гражданами, права покидать дворец не имели, но в определенные дни встречались с родственниками. Других ограничений и вмешательства новой комендатуры во внутреннюю жизнь арестованных не допускалось.

Генерал Корнилов, закрывая за собой двери Александровского дворца в 4 часа дня 8(21) марта, одновременно открывал начало первого этапа на пути Государя Императора Николая II и Его Августейшей Семьи к Дому Ипатьева.

Справедливости ради, стоит отметить, что впоследствии «он не мог простить себе своего постыдного поведения при аресте Царской Семьи. Он ждал себе возмездия за это и говорил близким людям, что рад будет искупить свою невольную вину смертью» (Ф. Винберг).

Государь в эти дни прощался с армией. Спокойно («одному Богу известно, чего стоит Ему это спокойствие» (И.А. Павлов)), ясно и отчетливо сказал последние слова. В зале Управления дежурного генерала обошел присутствующих, каждому подавая руку. Кто-то плакал, кто-то не мог сдержать рыданий, двое или трое упали в обморок. Когда нервное напряжение достигло предела, Государь, «несмотря на свое сверхчеловеческое обладание, не желая подвергать присутствовавших дальнейшей нравственной пытке, – прекратил обход и быстрыми шагами вышел из зала» (Е.Е. Алферьев).