М. Хитров: Святой Алексей, человек Божий

– Не ужасайтесь этого, – сказал строгий инок, недавно прибывший с Востока. – Юлиан будет императором и постарается принести, насколько ему будет дано, вред Церкви. Но я полагаю, это будет легкое облачко, которое скоро исчезнет. Опасность нашего времени кроется гораздо глубже. Чем объяснить самое отступничество Юлиана, которое с каждым шагом его становится очевиднее? Зачем Великий Вождь Церкви попустил совершиться такому соблазну? Не лежит ли часть вины и на нас всех? Сраженное язычество собралось отомстить нам и подкралось, чтобы ослабить нас с такой стороны, которая менее всего должна бы быть для него доступна. Оно заразило многих из наших братий своим тлетворным дыханием: с ужасом на чадах Церкви мы замечаем язвы, которые мы привыкли видеть в одряхлевшей языческой среде. Язычество возрождается в самых недрах Церкви. Чем мы, христиане, низложили язычество? В чем заключалась наша сила и крепость? Кроме помощи

Божией, мы сильны были истиннохристианскими нравами, христианин отличался от язычника всем своим поведением, всем образом жизни. А теперь!? Не приходится ли бежать в пустыню всем, ищущим спасения, чтобы избежать общей заразы?

И инок печально опустил свою голову. Глубокое молчание было ему ответом.

– Но будем мужественны! – внезапно воскликнул он. – Если мы, римляне, окажемся недостойны, Господь призовет облегающие нас со всех сторон варварские народы, Церковь Божия воссияет в таких странах, где до сих пор кланялись кумирам, и имя Божие прославится по вселенной.

– Но судьба общего отечества разве не трогает твоего сердца? – спросил один из присутствовавших.

– О, над этим миром, над этим государством перехода и испытаний есть другое Царство, вечное, Богоустроенное, где царствует полная справедливость и где вечно найдется пристанище для душ, ищущих спасения. Все языческие царства и, в частности, Римская империя – вместилища всякого порока. Все, что в Римской империи не принадлежит к Церкви, – дело сатаны, ложь и беззаконие. Дело сатаны – все победы, которыми возносилась она до своего величия. Вся ее философия, вся ее образованность, ослеплявшая даже многих из верующих своим блеском, все это – ложь, дело сатаны. Даже добродетели язычников – только блестящие пороки. Помните о Небесном Царстве, и тогда не смутят вас никакие злоключения. И все, кто принадлежат к этому Царству, считают высочайшим благом, которого никакой грабитель не может похитить, соединение с Богом и блаженными сонмами Ангелов; они стремятся к этой цели любовью ко всему Божественному, отречением от всяких суетных, чувственных пожеланий. Выразим единодушно нашему дорогому хозяину свои горячие желания, чтобы новорожденное чадо его с самого детства стремилось к этому Царству, горело к нему своей чистой душой и удалялось от всякого земного пристрастия!

– Аминь! – воскликнул Евфимиан.

Гости в скором времени разошлись. Евфимиан остался один. Познакомимся с ним поближе. Мы уже знаем, что Евфимиан был богат и знатен, но не в богатстве и знатности он находил себе утешение, а в широкой благотворительности, по возможности давая приют и помощь всем гонимым и обиженным судьбою. Сам не имея детей, он с особенной любовью заботился о сиротах, которым ежедневно устраивал три трапезы в своем доме. По вечерам, повергаясь в горячей молитве пред Всевышним, он благодарил Бога за все добро, которое сподобил его оказать своим ближним щедрый Податель всех благ за истекший день. Напротив, сердце его болело, когда что-нибудь препятствовало ему проявить вполне всю доброту свою. «Я недостоин жить на земле Бога моего, если не буду заботиться о своих ближних», – говорил он в такие дни. Удаляясь от всякого участия в общественных делах и замыкаясь все более и более в тесном кругу частной жизни, строгий постник, он жил среди роскошной столицы скорее как отшельник, чем как знатный и богатый вельможа. Посещение храма Божия, углубление в тайны Писания, беседы с людьми высокой духовной жизни, частая и горячая молитва – вот его обычные занятия.

Во всех его трудах самой верной помощницей ему была его супруга Аглаида. Это была женщина ангельской доброты и кротости. Безмятежный мир и согласие царствовали в доме Евфимиана. Ровно, без треволнений протекала их семейная жизнь, незаметно приближались оба к преклонному возрасту. Обширный дом их не оглашался звонкими голосами играющих детей, их сердце не согревалось родительской любовью и нежностью. «С какой радостью, – часто думала Аглаида, – я променяла бы все свои богатства на счастье быть матерью! Чего бы ни отдала за чистую улыбку родного дитяти! С каким восторгом целовала бы детские ручки и головку! Какой заботливостью я окружила бы его колыбель! Как наслаждалась бы его дыханием! Господи, пошли мне, недостойной, это счастье, не лиши меня этой сладчайшей отрады жизни!..»