Галина Сафонова-Пирус - Рассказы

Моя странная подруга… Но эти её странности как раз и привязывают меня к ней, ибо вдруг подбрасывает загадки своими поступками, размышлениями, неожиданными выводами из прочитанного, услышанного, увиденного, вот и теперь… Но, пожалуй, пока отвлеку её от начатого разговора до следующей встречи и «обращу её взор» к тому, что дарит приближающийся вечер в этом старом парке, дорожки которого, изрезанные тенями деревьев, похожи сейчас на переходные «зебры», а меж тёмных стволов с шапками уже не яркой листвы, кое-где украшенной желтыми пятнами, весело прорывается бирюза неба. И мне удаётся заставить её увидеть всё это, – хотя и идет молча, но знаю, напитывается увиденным, успокаивается и слышит этот осенний галдёж грачей, «договаривающихся» о скором перелёте в более теплые края.

Она снова пришла через несколько дней с просьбой помочь купить ей диктофон, и когда ехали троллейбусом в магазин, я спросила:

– А зачем он тебе?

– Ну, как зачем? Буду записывать свои беседы… ага, с предметами. Ведь они постепенно уходят, а я хочу сохранить их рассказы не только о Юре, но и о себе самой, той, которой была когда-то. Вот вчера дети предложили продать мой старый магнитофон, а я на полке, где он стоял, обнаружила катушку с записью Юриного рассказа о том, как мы ездили в районную типографию за его, отпечатанной там книгой, ну и прослушала её. (Отвернулась к плачущему дождинками окну, помолчала.) И столько вспомнилось!.. Нет, без его рассказа не вспомнила бы, уже забылось, а вот голос… (Пальцем проследила след сползающей по стеклу капельки.) И странно, даже мелочи замелькали, вроде такой: когда ехали назад и допивали из термоса чай, то при повороте я немного пролила себе на брюки, огорчилась, а Юра протянул мне носовой платок, чтобы вытерла мокрое пятно и пошутил: «Будем считать, что ты первой обмыла мою новую книгу.» А если не о мелочах… (Указательным пальцем накрыла еще одну каплю, но та медленно выплыла из-под него и заскользила вниз.) Кстати, тогда вот так же моросил и моросил дождик, и так же на стеклах тяжелели и сползали капли. Но осень была поздняя и как же красиво смотрелись поля ярко-зелёной озими, за которыми иногда виднелись стайки желтых берез, темно-зеленых елей… не то, что сейчас. (Отвернулась от окна, взглянула.) Нет, о дожде в той записи Юра даже не упоминал, это я сейчас… после его рассказа о том, с какими приключениями ехали… А с такими. За каких-то шестьдесят километров две аварии увидели, ведь дорога мокрая была, скользкая, вот и… Нет, не страшные. Одну машину прямо перед нами так занесло, что оказалась на другой стороне дороги, но уже развёрнутой в обратном направлении, а другая… Юра только и записал: в кювете – перевёрнутая повозка с кирпичами, рядом – машина ГАИ, в «Скорую помощь» заносят кого-то и тут же мечется мужик с окровавленной головой и руками… (Приподняла руку и словно отряхнула её.) Говоришь, лучше не вспоминать такое?.. Может быть. Но понимаешь, когда что-то возвращается, то ниточкой тянет за собой еще, еще… и так, цепляясь одно за другое, наша память… мозг наш разгоняется, а не дремлет, и в медицине эти действия поддерживаются нейрометаболическими стимулятороми, которые… Ой, прости, не буду грузить тебя медицинскими терминами, надеюсь, суть ты уже схватила… да как раз и приехали.

И всё же, встревожившись за Дину, я заглянула в Интернет, чтобы подробнее узнать о тех стимуляторах, которые, как она выразилась, разгоняют наш мозг. «Нейрометаболические стимуляторы или ноотропы (греч. noos – мышление, разум; tropos – направление) – средства, оказывающие позитивное влияние на высшие интегративные функции мозга и улучшающие умственную деятельность, стимулирующие познавательные функции, память.» Ну что ж, по-видимому ноотропы нужны некоторым людям, и Дина уверена, что ее разговоры с вещами – то же. Но помогут ли они ей? Да еще записанные на диктофон. Понимаю, ей одиноко, но не опасно ли заполнять пустоту только прошлым и искать утешения не у людей, а у вещей? Нет, не известно во что может вылиться её увлечение, поэтому, когда придёт, обязательно поговорю с ней.

Её не было почти две недели, а когда пришла, то я сразу поняла: что-то случилось. А она молча прошла в комнату и когда я, возвратившись на кухню, чтобы выключить горелки, вошла в зал, Дина стояла на балконе и смотрела вниз на верхушку буреющего каштана, под которым желтыми шариками были рассыпаны цветы «Золого шара».

– Скажи, а ты решилась бы расстаться с этим двором? Ведь знаю, что он для тебя что-то вроде каждодневной маленькой радости… Спрашиваешь, почему спросила? (Обернулась ко мне, улыбнулась.) Да так… просто так. А, впрочем… (Прошла в зал, села на диван, взглядом стала перебирать то, что стояло на книжном шкафу.) Ведь и ты что-то вспоминаешь, когда смотришь… ну, хотя бы во-он на тот кувшинчик, да?.. То-то ж. Так – и я. Поэтому и… (Отвернулась от меня. Заплачет? Нет, взглянула, грустно улыбнулась.) Вчера прихожу домой, а в коридоре на тумбочке стоит керамический чайник с такими же чашечками, который мы с Юрой купили, когда ездили в Сочи кататься на лыжах… А как ты думаешь? Конечно, удивилась. Но прошла в свою комнату, а в ней – новый диван и новый книжный шкаф. Звоню дочке, благодарю… Ну да, была против, но они же старались, верили, что обрадуют этим, так как же не поблагодарить? А я, хотя и огорчилась, но… (Встала, подошла к окну, постояла, резко обернулась.) А потом спрашиваю: а чайник, чайник то почему у порога стоит? Отвечает: он слишком большой и грубый, определи его куда-нибудь или подари, вынеси во двор, может, кто возьмёт, а мы тебе фарфоровый подарим, расписной. Ну, скажи, зачем мне расписной? Ведь в моём керамическом – целая история… память, тепло памяти! Так живо помню, как мы его выбирали, как упаковывали, потом в ожидании поезда сидели в чужом дворе, пили чай из термоса, ели вкусные булочки, как потом в вагоне бережно ставили его на верхнюю полку и боялись: не упал бы… (Снова присела на диван, достала из сумочки диктофон, зажала в ладони.) Да ладно, не ахай и не сочувствуй, чайник этот с собой заберу… Куда-куда. В деревню, в мамин дом. И не только его, но и всё, что детям кажется ненужным, то что они без всякого сожаления могут выбросить… Ага, вот выйду на пенсию, оставлю им квартиру с новой мебелью и уеду в деревню… Не веришь? Не привыкну – без удобств?.. (Деланно почти рассмеялась.) Ха-ха! Но зато со мной будет моё… моё привычное, моё, наполненное прошлым, которое и даёт мне ощущение жизни, а не эти новые красивые вещи, которые мне предлагают дети… (Горестно усмехнулась.) Неживые вещи, холодные. И уже не успею наполнить их греющим воспоминанием, не успею. Да и не хочу. А поэтому уеду к привычному, родному… Улыбаешься? Не веришь и осуждаешь? А ты не торопись, может еще и хвалить станешь, когда… (Пальцем погладила диктофон.) А вот, послушай моё… после того, как спасла от детей и напольную вазу, которую тоже хотели… (Включила, и я услышала.)