Мигель Severo - Планета Афон. ΑΓΙΟN ΟΡΟΣ

Меж тем кровати вскоре выстроились по ранжиру, и мы с «благочестивым, но гордым» были готовы на новые подвиги. Но Господь посчитал иначе – на сегодняшний день с нас достаточно. Отец И-й, закончив свой не совсем интеллектуальный труд, позвал нас в свой кабинет.

Комната, где располагается архондарик, не сказать, чтобы больших размеров, но и не клетушка. Стены сплошь увешаны иконами или заставлены стеллажами.

Аккуратность чувствовалась во всём, а аккуратные люди, как правило, понятливы, немногословны и с плоским юмором к ним лучше не приближаться. Поэтому I’m решил не испытывать батюшкин интеллект и благоразумно прикусил язык.

Архондаричiй пригласил нас в кабинет по одному, записал в книгу наши данные и, ни слова не говоря, выдал нам все причиндалы. Куда направляться, мы уже знали, и не стали задавать лишних «китайских» вопросов. От души поблагодарив отца И – я за проявленную к нам многогрешным милость, и, воздав хвалу Господу нашему Иисусу Христу и его Пречистой Матери, быстренько приготовили свои ложа к опочiванию.

Наших новых друзей на месте не оказалось, видимо они отправились в монастырскую лавку, поэтому нам никто не помешал привести себя в порядок, разобрать вещи и подготовиться к вечерней службе. Понеже азъ есмъ готовился к причастию, необходимо было вычитать все молитвенные правила. Дима решил присоединиться к нашим друзьям, и, оставшись в одиночестве, I’m раскрыл молитвослов и целиком ушёл в «пищу, пребывающую в жизнь вечную».

В растворённое окно проникал напоённый ароматом цветов и морской стихии свежий майский ветер. А соловьиные трели, как пение ангелов, не смолкали ни на секунду.

Под такой аккомпанемент и молитва проникала в душу с неимоверной лёгкостью и сразу находила отклик в истосковавшемся сердце. Помимо воли на память пришли слова, сказанные кем-то из великих: «Афон – это, может быть, и не совсем рай, но из того, что создано на этой грешной земле, к Раю ближе всего. Аскетический рай». Разве тут поспоришь?

Сколько времени продолжалось моё пребывание в раю, сказать невозможно: это самое время как будто остановилось. «Включил» его мой юный друг, без стука, но со скрипом растворив дверь. По блеску в его глазах и учащённому дыханию можно было подумать, что он долго гнался и, наконец, поймал Птицу счастья. Но всё оказалось гораздо прозаичнее: просто келья находится в пятом этаже.

Немного отдышавшись, Димон произнёс сокровенное:

– Чем занят? – тяга к «китайским» вопросам, видимо, никогда в нём не угаснет.

– Яко свиния лежит в калу, такмо и азъ греху служу, – последовавшая за этим минута молчания явно указала на то, что мой ответ ввёл собеседника в ступор.

– Я гляжу, ты здорово в роль вживаешься, – наконец промолвил благочестивый, но гордый, параллельно развязывая лямки на своём рюкзаке.

– Да како возможеши воззрети на мя или приступити ко мне, аки псу смердящему?

– С тобой всё ясно. А я хотел предложить тебе вместе по берегу прогуляться…

– Ступай, дитя мое, аки баклуши побивати на бреге морском. Но не опоздай ко службе.

Дима сложил в свой безразмерный рюкзак приобретённые в монастырской лавке святыньки и безмолвно, по-английски покинул келию. Азъ же многогрешный тотчас вернулся к прерванному занятию. Перейдя к «Последованию ко Святому причащению» и, дочитав до тропаря дня, вспомнил, что ныне празднуется память великомученика и Победоносца Георгия.

Будучи в паломнической поездке по Каппадокии, I’m побывал на родине святого и приложился к его мощам. На Руси он особо почитаем, даже высшая воинская награда была учреждена в память святого Георгия. Его безстрашие и любовь ко Христу служили примером для русского воинства. Георгиевский кавалер был не просто почитаем в народе, обладатель заветной награды получал пожизненную пенсию и мог безбедно просуществовать остаток дней.

Почти все мои предки, прошедшие через горнило Крымской, Русско-турецкой, Русско-японской или Первой мiровой войны удостоились этой высокой награды. А прадед таки вообще стал полным Георгиевским кавалером, за что был удостоен дворянского титула.

К сожалению, ненадолго. «Красное колесо» не оставило от дворянского рода камня на камне, зато предки пополнили сонм новомучеников и исповедников российских.

Покончив с чтением, азъ великогрешный принялся писать поминальные записки, не забыв указать всех безвинно убиенных. А взгляд всё равно манило открытое окно, серебряная гладь Эгейского моря, низкие свинцовые облака, закрывавшие противоположный берег и удалявшие из афонского эфира какофонию пляжных звуков Ситонии. Одинокий парус, бороздивший воды залива, невольно ассоциировался с застёжкой «молния», как бы окутывая тварный мiръ непроницаемой оболочкой. Ибо ничто не должно нарушать гармонию Божьего мiра.