Лариса Некрашевич - На пажити Богоматери. Монахиня Алипия

Моя мама в 5 утра стала читать полунощницу. Пришла к матушке, а она ей говорит: «Хорошее дело делаешь, Богу угодное». Но мама об этом матушке не рассказывала. И еще Алипия сказала маме: «Тебе деньги на похороны не нужны». Маму мы, хотя и скромно, но похоронили сами. А другой знакомой нашей сказала: «И тебе деньги на похороны не нужны – в тюрьме у тебя хороший начальник будет».

Одна новопришедшая, посетив матушкину келью, посчитала, что у нее грязная посуда. Она недоумевала, как это можно есть из грязной посуды и из одной тарелки всем вместе. Матушка глянула на нее, прочла ее мысли и говорит: «У меня посуда чистая, там, где стоят тарелки, крыски не бегают». Женщина смутилась такому обличению и стала есть со всеми из одной тарелки. А потом спрашивает: «Что делать с молоком, в нем много радиации?» «А ты перекрести и пей, и не будет радиации».

Многое матушка предсказывала и о перемене календаря, и об изменении постов, и что вера изменится, и предупреждала: «Тогда уже в церковь ходить нельзя будет, но Своих Господь раньше заберет, до муки не допустит». Из-за нарушения календаря и постов сначала будет сильный падеж скота, а потом и люди будут сходить.

О себе матушка Алипия вспоминала: «В молодости я был высокий, красивый, с длинной косой до колен». Очевидно, рано лишилась родителей. Вспоминала, что по своей матери сама читала Псалтирь. Нужда заставляла ее наниматься на поденную работу к людям: «Я был такой аккуратный, все делал чисто, и меня любили».

Мне неизвестно, когда и где матушку арестовали и посадили в тюрьму. Вспоминала, что ее бросили в общую камеру, и дали очень короткую рубаху. Матушка забилась в угол, села на корточки, чтобы прикрыть обнаженное тело и так, не двигаясь, просидела весь день, не поднимая глаз, не шевелясь и ни на кого не глядя. (Предположительно, камера была для уголовников).

«Они ко мне подходили, толкали меня, щипали, насмехались, срамные слова говорили. Но я ни слова не говорил. А вечером принесли длинную до пят рубаху». Чтобы посмеяться над ней, в пост дали ей шоколадную конфету: «Я зажал ее в руке и 11 дней не ел и не пил». Еще два раза по 7 дней матушка не ела и не пила. По ночам она читала Псалтирь, а утром говорила одной из своих соузниц: «Одевай халат и иди, никто тебя не заметит». И та проходила, все стражи, никем не останавливаемая и выходила на свободу. Так матушка спасла молитвою несколько человек.

Об условиях содержания в тюрьме говорить не приходится – это известно. Однажды матушку хотели отравить и принесли ей подушку с газом. «Но я узнал, что она с газом, и лег на нее ногами и остался жив», – рассказывала матушка.

Когда и откуда пришла матушка в Лавру – неизвестно. Сама же она рассказывала: «В Лавре я был 20 лет, (то есть до самого закрытия). Три года в дупле сидел, холодно было, снег заметал, голодный был, но я все терпел».

Летом она отдыхала и молилась в лаврском саду: «Лег под деревом отдохнуть, а кругом сливы, яблоки, груши. Я кушать так хотел, но не брал, не мое, нельзя, и я терпел».

«Когда было очень холодно, я заходил в коридор к монахам погреться. Иной пройдет, даст хлеба, а другой прогонит – нечего тебе, баба, тут сидеть. Но я на них не обижался», – вспоминала она.

Известно, что в этот период жизни матушки в Лавре духовным отцом ее был архимандрит Кронид. После же смерти архимандрита ее забрал отец Дамиан из дупла дерева в коридорчик возле своей кельи.

С матушкой я познакомилась в 1981 году. Я приехала поступать во Флоровский монастырь. Я уже трудилась в монастыре, но не была прописана. Меня вызвали в милицию, уговаривали ехать домой, угрожали, отказывали в прописке. К матушке повела меня сестра Л.

Матушка увидела меня и спрашивает: «Чей девка?» И сама ответила: «Из нашей деревни». Когда вошли в келью, и я увидела большое количество узлов, коробок, банок, то про себя подумала: «А зачем столько вещей?» А матушка ответила на мои мысли: «Зачем оно тебе. Это все мусор». Мне стало неловко за себя. По молитвам ма- тушки нас шестерых человек прописали в монастыре.

Однажды прихожу к матушке, а она и говорит мне:

«Какие у тебя синяки под глазами, ты сильно плакал».

«Нет, – говорю, – я не плакал». «Плакал, плакал, сильно плакал, синяки под глазами».

Через две недели из дому пришла телеграмма, что умер отец, и я действительно сильно плакала. Поехала к матушке, рассказала ей свое горе. Матушка и говорит: «А гроба дома нет!» Я не поняла ее слов. Матушка посмотрела на икону «Всех преподобных Печерских» и обратилась к ним: