Цзэдун Тао - Внутренняя империя Юань

Хан махнул рукой и рассмеялся смехом здорового человека, которому это здоровье не в радость.

Ставка ильхана располагалась на холме Талеб, – дар Тенгри, власть Вечного Неба над всем, что плелось и плодилось в долинах Мераге, столице Хулагу. В открытое окно струилось это самое вечное ночное небо – распахнутое настежь, и оттого лишенное границ… особенно, когда этим звездам не за что зацепиться в душе. Зачем же нужна такая власть?

Но неожиданно резко Ван Юань почувствовал глубину, лежащую внизу – чужие пространства наполненные содержанием; нет, не здесь, а там где в духе остался смысл, "где пустота, доведенная до крайнего предела, превращается в величайший покой" , где даже маленький человек, без претензий на Истину может пить эту вечность и чувствовать жизнь. Неужели есть такая земля? Внезапное открытие ошеломило потерянную душу, и чувства и плоть. Он вспомнил о Думарине, – чем только жила его половинка? Возможно, она видела как раз эти земли, и знала наверняка, что он в них будет счастлив.

– Снова поверить мечте, еще раз ошибиться?..

Хан Хулагу скорчил кислую гримасу. – И чем ты оплачешь потери, если даже слез уже не осталось?

Они посмотрели за окно, – любимые звезды ильхана бледнели, где-то там далеко забрезжил рассвет. И Ван Юань замер на грани, не найдя что ответить. Похоже, прав хан Хулагу, он еще не смирился.

Да и зачем искать, если всё под рукой. Предвозвещая новый день, на колокольне рядом с дворцом Докуз-хатун ударил колокол. Раз, второй, третий… И понеслись переливы, словно жаворонки затрепетали в душе. А где-то застрекотала сорока-трещотка, созывая христиан на молитву, – богослужения проводились ежедневно в большой юрте на главной площади, согласно монгольской кочевой традиции. Ведь нет ничего постоянного в мире… и словно патриарх Авраам, Хулагу отдавал предпочтенье походным шатрам, хотя каждый день в его государстве строились новые церкви; на поклон к могущественному ильхану, покровительствующему христианам Востока, приходили священники и монахи со всех уголков империи. И что же? Хан, ожидающий пришествия Будды Майтрейи, принимал христиан как братьев, не позволял им даже преклонять пред ним колени, зная, что христиане не поклоняются твари, а только единому Богу. За это хан получал Святое благословение и молитвы о здравии – мог ночь напролет разговаривать с Небом, крепко махать мечом и день скакать без устали. Сам лично изгнал Золотую Орду из предгорий Кавказа. Чего еще желать?

Лишь изредка вспоминался Великий Поход, и грусть омрачала чело – монголы не вошли в Рай, в который верили безоговорочно, – так и не достигли Иерусалима. Неужели Небо отвергло эти неумелые души?.. По горячности их простой детской веры реки обращались вспять, горы рушились у них на пути, но последняя так и не двинулась с места. Это была гора Мориа. Хан вздыхал, своим утонченным умом понимая, что с ней все непросто… Но зачем искать ответы на вопросы, от которых тебе может стать только хуже? Поэтому хан решил отложить всё до лучших времен, не спеша, попивая свой чай – Майтрейя придет и разрешит все проблемы.

– Ну, если ты принять решение искать иной, свой Путь… – хан смерил Ван Юаня с ног до головы, – есть тут у меня люди, купцы и монахи, желающие пробраться в ставку хана Хубилая. И мне до конца неясны их намерения. Может они – подосланные убийцы, хотя и выдают себя за христиан. Понимаешь, в таком случае мне нужен человек…

– Отчего же, отлично понимаю. Но разве вы, уважаемый хан, не умеете читать в сердцах? – с иронией спросил Ван Юань. – Наргиз говорила, что вам даже известны помыслы птиц и зверей. Я всегда чувствовал себя неловко в вашем присутствии, смущался тем, что приставлен верховным каганом шпионить за вами… Особенно когда вы, "дядя", на мне останавливали взгляд. Но это был приказ и я ничего, сверх того, не желал. А вы прекрасно знали обо всем. Разве не так?

– Да, у тебя была возможность убить меня сто раз на дню. Но, в конечном счете, я доверился брату Хубилаю, Небу и тебе.

Хан вздохнул. – Надеюсь, ты уже в курсе, что произошло между Хубилаем и Арикбоги. И после всех предательств нашего меньшего любимца, брат его простил.

Хан, в который раз, глянул на Ван Юаня, словно на родного – прямо в душу. – Видишь ли, я знаю и всегда знал, что ты ищешь… не моей смерти. Как и наш старший брат Хубилай, даровавший мне ильханство. И даже если с тебя живьем будут снимать кожу или, наоборот, насыплют мешок золота – ты не воздвигнешь пяту на своего хана. А с другими не так. Человек словно змея – жалит, сам того не желая, ибо внутренняя его сущность полна яда, а он об этом даже не догадывается.