Инна Андреева - Пасхальные люди. Рассказы о святых женах

Они познакомились в госпитале киевского Красного Креста возле города Читы [5].

Когда в 1903 году по госпиталю поползли слухи, что второе отделение хирургии возглавит молодой выпускник медицинского факультета Киевского университета, сестра милосердия Анна не могла и предположить, что новый врач станет ее судьбой.

«Святая сестра» – называли ее между собой работники госпиталя. Девушка отличалась исключительной добротой и кротостью характера. Анна мечтала посвятить свою жизнь Богу.

Сейчас, когда Анна Васильевна вспоминала время своего девичества, она грустно улыбалась. Где сейчас эта легкость, это парение? Тогда она могла всю ночь просидеть у постели больного в молитве за него. Молитва и служение будто давали ей силы, радость, покой.

Валентин Феликсович сразу обратил внимание на отзывчивую сестру милосердия. Анна была высокой статной девушкой с тяжелой косой каштановых волос, доходящей до талии. Белая косынка сестры милосердия обрамляла ее нежное лицо с правильными чертами. Но девушка привлекла врача не внешней красотой, а своим внутренним содержанием. Новый врач тотчас подметил ее искреннюю заботу о больных, ее готовность выполнить любое, даже самое тяжелое поручение врачей. Девушка не боялась крови, гноя, пролежней, не чуралась обмывать лежачих, не гнушалась резкого запаха стариков. Она была приветлива и ласкова со всеми и для каждого находила доброе слово.

«Святая сестра» – называли ее между собой работники госпиталя

Валентин Феликсович сам преображался рядом с этой девушкой. Когда он ходил по больничному корпусу, его глаза невольно искали именно ее, а найдя, начинали тихо светиться. Будучи человеком скромным и сдержанным, врач сначала никак не выражал свое особое расположение к сестре Анне, но пришел день, когда девушка сама заметила его любовь.

Анна испугалась.

До этого случая она никогда не боялась мужчин. Если сказать точнее, для нее мужчин как бы не существовало. Окружающие воспринимались Анной просто как люди: как врачи или как больные. Потому так легко ей было отказать в замужестве двум претендентам на ее руку и сердце. И так просто дать себе зарок хранить девство всю жизнь.

Теперь все переменилось.

Валентин Феликсович, этот задумчивый человек, с глубокими глазами и широким русским лбом, впервые вселил в нее страх и смущение. Анна почувствовала, что врач видел в ней не сестру, не человека и даже не просто женщину, а жену, мать своих детей. И это осознание странным образом взволновало ее. Его целомудренное отношение к ней, его бережное обхождение и внимательность порождали в ее душе признательность и ответную любовь.

Долгое время она скрывала это чувство даже от себя самой. Но оно разрасталось внутри нее, крепло, пробивало твердь ее сердца.

С осознанием своей любви пришло и ощущение стыда. Ведь она дала обет Богу, пусть не прилюдно, не обет монашеский, но когда-то она пообещала Богу остаться Ему верной. А значит, думала Анна, полюбив человека, она совершает измену Богу, самой себе. Такие мысли ранили, уязвляли, заставляли бороться с растущим чувством.

Но тщетно. Любовь не отпускала Анну.

Осенью 1904 года Валентин Феликсович сделал ей предложение. И Анна Васильевна, все еще мучаясь душой, приняла его.

Венчание должно было состояться в церкви Архангела Михаила, построенной во времена декабристов [6]. Накануне вечером Анна осталась после богослужения для молитвы. Она стояла у иконы Спасителя и молилась, прося простить ее. Неожиданно ей показалось, что Христос отвернул от нее Свой лик и икона в киоте исчезла. Девушка заплакала, полагая, что так Господь напоминает ей о ее несдержанном обете.

Всю ночь она терзалась сомнениями, мучилась от чувства вины, однако венчание состоялось, и сестра милосердия Анна Ланская стала Анной Васильевной Войно-Ясенецкой.

Анна Васильевна полулежала в кресле, укутанная в теплую шаль. Рядом с ней стоял бокал со взбитыми свежими яйцами. Говорят, они помогают при грудной болезни. Возможно. Анна Васильевна не притронулась к бокалу. Она не отрываясь смотрела на лик Матери Божией, перед которым горничная еще утром затеплила лампаду. На ее пугающе бледном челе ярко горели пятнами щеки. Глаза впали, а скулы, наоборот, резко обозначились, делая лицо похожим на маску. Губы потрескались и издалека казались черными.

Ее знобило. Кашель то и дело возвращался. И каждый приступ был тяжелее предыдущего.