Инна Андреева - Пасхальные люди. Рассказы о святых женах

Как будто зная, что Сарра слушает за завесой, гость повысил голос:

– Я опять буду у тебя в это же время через год, и будет сын у Сарры, жены твоей.

Что он говорит? Сарра рассмеялась. Мне ли иметь детей? Утроба моя завяла. Иссякла. И Авраам уже стар. Что он говорит? Зачем? И кому? Моему мужу? Обо мне? О Сарре?

Злой смех сотрясал ее худые плечи.

Лучше бы он сказал эти слова Агари!

Агарь молода. Агарь – мать. У Агари – сын.

Сердце Сарры екнуло от боли.

Когда женщина не может подарить мужу сына, она начинает терзаться виной. Авраам, Божий слуга, друг, избранник, а она – Сарра – мертвая лоза, без ягод и сока. Она винила себя, корила, мучила. Иногда ей казалось, что стало бы легче, если бы муж нашел себе другую жену, жену, способную родить ему наследника. Но Авраам любил Сарру. И эта его верность и непоколебимое упование еще больше усугубляли терзания Сарры. И как-то она решила отдать мужу в жены свою служанку – юную Агарь. Это решение, конечно, было порывом, попыткой загладить вину, среди своей мелкоты проявить великодушие. Потом, здесь не было греха, такова была традиция их народа. И Авраам в какой-то момент поддался на уговоры жены. Но когда Агарь понесла и чрево ее стало округляться, Сарра укололась о шип своего великодушия. Было так больно, что по ночам она выла от тоски. И родившийся сын Агари, такой плотный, живой, орущий, настоящий ребенок, вместо долгожданного облегчения принес Сарре чувство зависти и отчуждения. Да, он походил на Авраама, он так же сдвигал брови и держал свою голову. Но в его лице отразились и черты Агари, простой служанки, простолюдинки. А черт Сарры в нем не было. Ни одной.

Сарра снова засмеялась. Нервно и холодно.

– Отчего это рассмеялась Сарра, сказав: «Неужели я действительно могу родить, когда я состарилась?» – спросил один из странников. – Есть ли что трудное для Господа? В назначенный срок буду Я у тебя в следующем году, и у Сарры будет сын.

Авраам повернул голову к шатру. И Сарра, смутившись, вышла.

– Я не смеялась, мой господин, – тихо произнесла она, побледнев.

Но гость сказал:

– Нет, ты рассмеялась.

И посмотрел на женщину. Внимательно и твердо.

Сарра не отвела глаз, как полагалось жене. Что-то притянуло ее взор к лицу этого странника. Оно было необычным, это лицо. Как пламя огня, оно горело, менялось и в то же время оставалось неизменным. В этом лице читались Всеведение, Премудрость и Любовь.

Растерянно женщина снова поклонилась и быстро засеменила в шатер.

Ужас охватил Сарру. Но не тот сковывающий страх, который она испытывала от своего неплодства. А ужас, который охватывает, когда сталкиваешься с Вечностью. С Тайной. И с Истиной. С Тем, Кто намного выше тебя и чище. С Тем, Кто знает о тебе все. С Кем ты всю жизнь боролась, и Кто, несмотря на то что может с легкостью раздавить тебя, дарует тебе жизнь и Свою верность.

– Господи, – зашептала она, очутившись одна. – Господи!

Впервые за многие годы она произнесла имя Бога. И произнесла не с обидой и укором, нет. В ее голосе слышался трепет.

Слезы захлестнули ее. Чистые, теплые слезы.

Она оплакивала не себя, не свою молодость, не свои растраченные впустую года, она плакала о своей душе, ставшей вдруг такой маленькой и ничтожной. Она плакала о своей вере, за годы свернувшейся в жалкий комок. О своей любви, растрескавшейся, как выжженная солнцем пустыня. О дороге, которую она потеряла. О надежде, которую убила в себе.

Она плакала и плакала, повторяя имя Божие. Пока в сердце ее не пришла тишина.

Через год, когда Сарре исполнилось девяносто лет, у нее родился первенец. Сарра нарекла сына Исааком – в память о своем смехе.

Арестован!

Анна Васильевна почувствовала слабость. Закружилась голова. Она прислонилась спиной к стене, беспомощно глядя на сестру милосердия Евгению, прибежавшую из больницы со страшной новостью.

Валя арестован. Его взяли прямо в больнице и повели, должно быть, в железнодорожные мастерские, где происходил суд над восставшим Туркменским полком.

Арестован. В груди что-то екнуло, оборвалось. Тупая боль пронзила легкие, стала болью острой. Анна Васильевна резко согнулась, скрученная кашлем. Кашель выворачивал наизнанку, тряс ее худые плечи, резал горло. Рядом засуетилась Евгения, прибежала горничная. Чужие руки расстегивали ее воротничок, усаживали на кресло, протягивали чашу с каким-то питьем. Анна Васильевна задыхалась. Кашель разрывал тело, но больнее билась душа: «Что теперь будет с мужем?»