Гейдар Джемаль - Стена Зулькарнайна

Вопрос на засыпку, вопрос лобовой: а для чего человечество существует? Такие вопросы начинают ставиться впервые. И поскольку уже давно потерян опыт ответа на такие вопросы, они вызывают либо острый дискомфорт, неудовольствие, либо неполиткорректные ответы. Политический Ислам заново структурирует себя и называет себя политическим в отличие от неполитического суфийского, конфессионального, клерикального Ислама, только потому, что происходит резкая подвижка и перестройка либерального истеблишмента. Если бы не было этого, он по-прежнему бы пребывал в неких аполитичных формах. Я принципиально не согласен с тем, что примером политического Ислама являются различные официальные политические организации, которые в рамках национального государства ведут борьбу за электорат для того, чтобы войти в парламент и т. д. Да, это техника и тактика Ихвану-ль-муслимин, которую они считают вполне адекватной. Однако она, как хорошо показала история, в частности, в том же Египте, себя не оправдала. Эта тактика не способствует росту исламского влияния в обществе, выстроенном по калькам, по меркам электоральной демократии. По той простой причине, что электоральная демократия на самом деле не является финальным механизмом в принятии решений, в том числе и прежде всего в западных странах. Электоральная демократия является просто неким аппаратом, позволяющим старым властным структурам, старым традиционным элитам снять с себя ответственность за ход дел в обществе. Некоторым образом переложить его на плечи депутатов, избранных от народа, партий, которые предлагают свои программы и т. д. хотя за фасадом электоральной демократии стоят все те же самые элиты, непосредственные предшественники которых были там и сто, и более лет назад.

Политический Ислам, еще раз подчеркиваю, это прежде всего джамаат, а джамаат в начале своей истории совпадал с Уммой. Но у Пророка (САС) в начале его пути было тридцать сахабов, а сегодня Умма насчитывает полтора миллиарда человек. Понятно, что при этом возникает различие между Уммой и джамаатом. Потому что Умма – это объединение всех мусульман, это некое море, и, естественно, оно диверсифицировано в своей структуре, в своем качестве, потому что даже мировой океан, который кажется нам гомогенной массой, на самом деле имеет теплые слои, холодные слои, более соленые и менее соленые, более газифицированные и более чистые. Так же точно и человеческое море, которое не может не быть разнообразным и пестрым.

Но что объединяет эту громадную полуторамиллиардную Умму? Также как и другие цивилизации, Умму объединяет приверженность к общим ценностям: декларация шахады – Единобожия, вера в исламскую справедливость, вера в шариатское законодательство и непогрешимость его Божественного источника. Даже если огромное большинство составляющих Умму мусульман не являются профессиональными теологами, они никогда не будут выступать, за отдельным редким исключением, против тех фундаментальных ценностей, которые заложены в Коране и Сунне. И это при всей диверсификации языков, бекграундов, культурных корней, и прочее и прочее, составляет то, что делает Умму в целом общим, единонаправленным историческим вектором.

Но что такое джамаат? Джамаат состоит из мусульман с повышенной активностью, с повышенной пассионарностью, с повышенным уровнем остроты восприятия исламского призыва на уровне собственной личной экзистенции. Это те, кто образует братство. Джамаат – это, конечно же, братство. Братство теологическое, но от того, что оно теологическое, оно не является абстрактно интеллектуальным, это не товарищество ни к чему не обязывающего характера. Это братство людей, которые сознательно имеют общую сакральную духовную судьбу. Их не может быть очень много, потому что эти люди должны лично знать друг друга. Поэтому неизбежно мы не можем говорить об одном джамаате, мы можем говорить об очень многих джамаатах, которые связаны между собой сетевой структурой. Естественно, что это неизбежно горизонтальная форма самокоординации.

Сегодняшний политический Ислам, основанный на джамаатском движении, опережает собственную политическую философию. Как известно, у большинства представителей джамаатов есть в качестве идеологического вектора некие представления о необходимости восстановления глобального халифата. Это определенный атавизм мышления, возможно, навеянный теми ранними политическими мыслителями, которые определили общий первоначальный фон политического Ислама. В частности, это знаменитый индийский политический деятель Маудуди, который, без сомнения, был халифатистом, в определенной степени и с некоторыми ограничениями к их числу можно причислить и Сайида Кутба. Маудуди здесь сыграл, конечно, гораздо более значительную роль. Напомню, что халифатизм как движение существовал с момента ликвидации Османского Халифата именно в Индии. Он представлял собой политическое движение с требованием восстановления Халифата. С точки зрения политической философии, с точки зрения анализа требований Ислама, халифатизм, конечно, – слабая и уязвимая доктрина, которую легко подвергнуть критике. Прежде всего, потому что там не завязаны концы по поводу сакральности и человеческого аспекта высшего духовного и политического авторитета, ведь, в конце концов, никто из мусульман не оспаривает тот факт, что праведными халифами были только первые четыре, а для шиитов вообще только четвертый халиф. Тем не менее, халифатисты надеются каким-то образом избежать повторения печального опыта Омейядского, Аббасидского и Османского халифатов, хотя очевидно, что на человеческом уровне восстановить халифат, удовлетворяющий принципам Ислама, невозможно.