Наверное, подобный душевный раздрай знаком каждому из нас. Бывает, что сердце горит, ум горит, хочется сделать что–то большое и доброе. А потом вдруг все исчезает. Под давлением среды. Когда окружающие с жизненным опытом, устав от нереализованности, с постной фарисейской физиономией больно ранят нас фразами: «Да кому все это нужно!»; «Невозможно все знать в жизни!»; «Все равно все это не пригодится!»; «Тебя не поймут! Превратно истолкуют! Себе же хуже сделаешь!»; «Зачем против течения плыть?!»; «В чужой монастырь со своим уставом не приходят!». Сколько раз в своей жизни мы слышим такие или подобные слова. Чаще с этим приходится сталкиваться вам, воспитанникам духовной школы. Где есть горение на первом курсе и устало–опытное равнодушие с большой допей цинизма на четвертом.
В таком внутреннем, семинарском хаосе мечты и разочарования, важно не потерять главного — не потерять Бога. Поскольку именно Он является для христианина всем, а все что Господь дает нам в этой жизни, это просто знаки внимания своим детям. Главное — Он Сам, все остальное — естественное следствие наших отношений.
И вот здесь мне хотелось бы предложить вопросы, которые введут нас в тему сегодняшнего доклада: Что такое богословие? Что подразумевается под ученой степенью бакалавр богословия? Где в этом столь высоком и вместе с тем необычном звании ключевое слово? Может быть, первое звание, изменяемое в процессе академического роста с бакалавра на более уважаемые магистр и доктор? Или второе, которое остается неизменным спутником первого? В зависимости от акцента становится понятной и наша позиция в отношении смысла и предназначения богословия.
Большинством богословие воспринимается как некая сумма знаний, которая служит инструментарием для исследования и объяснения духовных предметов. Примечательно то, что эти предметы рассматриваются только в контексте известных реалий и признаков. В особенности, когда речь заходит о краеугольном камне богословия, который опознается в самом его названии — о Боге. Вот как об этом писал Лев Шестов: «Каждый раз, когда разум брался доказывать бытие Божие, — он первым условием ставил готовность Бога подчиниться предписываемым Ему разумом основным «принципам». Бог доказанный, какими бы предикатами — и всемогущества и всеведения, и всеблагости — не наделял Его разум, уже был Бог по милости разума» [72] Шестов Л. Соч. в 2–х тт.: Т.1. — М, Й993, с. 23
.
Хотя богословие и начинается с соприкосновения с тайной, тем не менее, оно пытается освободиться от всякого рода непонимания. Здесь срабатывает принцип — «понятное мы принимаем, а что сверх того, то от лукавого». Но в таком случае сам процесс познания приобретает схоластичный привкус. И такое знание, в смысле его академичности, не дает нам тишины душевной. Скорее утомляет, а порою даже пугает нашу ограниченность. «Людям не нужны вечность и беспредельность, люди ищут ограниченности» [73] Шестов Л. Sola Fide — Только верой. YMCA PRESS, с. 274
. К сожалению, эти слова нередко можно адресовать и к нам, к богословам. Мы ищем и творим в строго отведенной территории. И только по известным и получившим одобрение правилам. Нестандартность становится чуждой общепринятому шаблону. Казалось бы, именно здесь должен быть необозримый простор для духовного роста и познания. И слово «запрет» впору бы заменить на «благоговейное умолчание перед неведомым». Ведь истина по удачному высказыванию Шестова «рождается в глубочайшей тайне и одиночестве. Она не только не требует, она не допускает присутствия посторонних. Поэтому она не выносит доказательств, и больше всего боится того, чем живут обыкновенные эмпирические истины, признания человеческого и окончательной санкции» [74] Там же, с. 284
. Но ведь беда, избегая запретов и ища свободы мы поставили запрет во главу угла. Поэтому все, что находится за гранью санкционированности является непопулярным и даже опасным. Прямо таки синдром «человека в футляре», который по всякому для него непонятному случаю любил говорить: «Оно, конечно, так–то так, все это прекрасно, да как бы чего не вышло» [75] Чехов А. П. Избранные сочинения в 2–х тт.: Т.2. — М: Художественная литература. 1979, с. 257
. Поэтому и не модно нынче говорить просто о сложном, а наоборот, чем сложней тем достоверней. Вспомните слова чеховского героя барона Тузенбаха: «Какие пустяки, какие глупые мелочи иногда приобретают в жизни значение вдруг, ни с того ни с сего. По–прежнему смеешься над ними, считаешь пустяками и все же идешь и чувствуешь, что у тебя нет сил остановиться» [76] Там же, с. 609
.
Читать дальше