Алексей Дунаев: Гоголь как духовный писатель

Итак, припомним основную сюжетную линию повести. Титулярный советник[13], дворянин[14] Аксентий Иванович Поприщин влюблен в дочку директора департамента по имени София (имя ее приводится на французский манер — Софи)[15]. Вначале его безумие скрыто от всех, но ясно для читателя, поскольку [393] герой понимает собачий язык. Любовь героя не остается тайной для начальника отделения, и Аксентий Иванович получает выговор за то, что волочится за дочкой его превосходительства. Правда, Поприщина это не смущает, и он желает проникнуть в будуар возлюбленной, который принимает за рай («рай, какого и на небесах нет»[16]). С этой целью он захватывает переписку, которую ведут между собой Меджи, собака Софи, и товарка Меджи по имени Фидель[17]. Теперь его безумие становится ясным для немногих окружающих («девчонка», открывшая дверь шестого этажа дома Зверкова[18], где на пятом жила подруга Софи, «приняла меня за сумасшедшего» — ПСС III, 207), но для Поприщина есть надежда узнать из писем Меджи «все дела, помышления, все эти пружины <...> все политические отношения» (ibid.). Первая ступень «сумасшествия для мира» оказывается для Поприщина первой ступенью к выздоровлению: он не принимает более будуар Софи за рай, но восклицает, читая собачьи письма про хозяйку:

«Экая дрянь!.. И как можно наполнять письма эдакими глупостями! Мне подавайте человека! Я хочу видеть человека, я требую духовной[19] пищи, — той, которая бы питала и услаждала мою душу[20]; а вместо того эдакие пустяки...» (204).

Эту фразу я воспринимаю как первое «лирическое отступление» (школьная терминология не должна заслонять один из самых главных художественных приемов Гоголя, зародыш его «Выбранных мест»; впрочем, уже сам Гоголь писал о «лирических намеках», «лирической восторженности» и «лирических движениях» в своих творениях[21])... Таким образом, понятия о сумасшествии и здравии оказываются диаметрально противоположными с точки зрения общества (в отражении писем собак) и героя. Далее Поприщин узнает правду о любви Софи к камер-юнкеру, которую одобряет ее честолюбивый отец, стремящийся к наградам и почестям, и о предстоящей свадьбе. Одновременно исподволь заявленная политическая тематика нарастает crescendo — герой узнает из газет об испанских делах («упразднении престола», отсутствии на престоле короля и возможной коронации донны[22]). Сразу же после этого Поприщин объявляет себя испанским королем Фердинандом VIII, датировка чисел становится сюрреалистической (год 2000-й апреля 43 числа, мартобря 86 числа и т.д.), а его сумасшествие — очевидным для большинства. Соответственно герой считает, что перед ним «все открыто» («Теперь я вижу все, как на ладони. А прежде, я не понимаю, прежде все было передо мною в каком-то тумане!» — 208). Поприщин делает следующее открытие: не только будуар Софи — не рай, но напротив:

«. .женщина влюблена в черта <...> Вон видите, из ложи первого яруса она наводит лорнет. Вы думаете, что она глядит на этого толстяка со звездою[23]? Совсем нет: она глядит на черта, что у него стоит за спиною. Вон он спрятался к нему в звезду[24]. Вон он кивает оттуда к ней пальцем! И она выйдет за него, выйдет» (209).

И сразу же следует второе «лирическое отступление»:

«А вот эти все, чиновные отцы их, вот эти все, что юлят во все стороны и лезут ко двору, и говорят, что они патриоты, и то, и се: аренды, аренды хотят эти патриоты! Мать, отца. Бога продадут за деньги, честолюбцы, христопродавцы!» (209—210, фраза снята цензурой в Ар и С).

[394] Наконец Поприщин попадает в сумасшедший дом, который принимает за Испанию. Выбривание головы он считает пострижением в монахи, затем главный врач (в сознании Поприщина — канцлер, потом — великий инквизи­тор) начинает лить ему на голову холодную воду[25]. Герой недоумевает, каким образом король мог подвергнуться инквизиции, и догадывается, что это козни Полиньяка[26], за которыми стоит, однако, Англия[27]. Политическая тема достигает fortissimo — и ей вторит третье и последнее пронзительное «лирическое отступление»[28] Гоголя (многоточиями в скобках выделены наши сокращения):

«Боже! что они делают со мною! Они льют мне на голову холодную воду! Они не внемлют, не видят, не слушают меня. Что я сделал им? За что они мучат меня? Чего хотят они от меня бедного? <...> Спасите меня! возьмите меня! Дайте мне тройку быстрых как вихорь коней! <...> взвейтеся, кони, и несите меня с этого света! <...> Вон небо клубится передо мною <...> с одной стороны море, с другой Италия; вон и русские избы виднеются <...> Матушка, спаси твоего бедного сына! Урони слезинку на его больную головушку! Посмотри, как мучат они его! Прижми ко груди своей бедного сиротку! Ему нет места на свете! его гонят! — Матушка, пожалей о своем больном дитятке!...» (214).