Квинт Тертуллиан: О ВОСКРЕСЕНИИ ПЛОТИ

16.

Если мы приписываем душе власть, а плоти повиновение, следует позаботиться о том, чтобы наши противники не опровергли и это суждение иными доводами, ибо они хотят ложно определить плоть на службу душе не как служанку, чтобы им не признавать ее союзницей души. Они, конечно, скажут, что слуги и союзники имеют право выбора в отношении своих обязанностей и в обоих случаях вольны решать сами, ибо они люди. Поэтому они разделяют награды с теми, кому добровольно предложили свои услуги. Плоть же, которая сама по себе ничего не думает и не чувствует, не способна желать или не желать, оказывается скорее сосудом души, ее орудием, а не слугою. Поэтому судить следует только душу-за то, как она пользовалась сосудом плоти. Сам сосуд, конечно, не подлежит приговору, как не наказывается чаша, в которой кто-то приготовил яд, и не предается диким зверям меч, которым кто-то совершил разбой.

Итак, плоть невинна в той мере, в какой ей не могут вменяться в преступление злые дела, и тогда ничто не препятствует ей обрести спасение в силу невинности. Ведь хотя ей не должны вменяться ни добрые ни злые дела, однако Божественной милости более приличествует освободить невинных. Так ведь должны поступать благодетели. А Совершенному Благодетелю свойственно давать и то, что он не обязан давать. Однако я спрашиваю: чаша, не говорю- отравленная, в которую ввергнута смерть, но зараженная дыханием трибады, жреца Кибелы, гладиатора или палача17,- достойна ли она, по-твоему, меньшего осуждения, чем их уста? Ведь чашу, запачканную нами же или не пришедшуюся нам по вкусу, мы обыкновенно разбиваем и еще сильнее гневаемся на слугу. Да и меч, преступно обагренный кровью, кто не удалит из своего дома, тем более из своей спальни, не говорю уже — от своего изголовья, предчувствуя, что он ничего не увидит во сне, кроме ненависти душ, мучающих и беспокоящих того, кто разделяет ложе с их кровью? Напротив, сосуд, известный только хорошим, испытанный верным служением, украшается венками того, кто пьет из него, и в знак чести наполняется цветами. Меч же, обагренный кровью на войне, который лучше меча убийцы, будет вознагражден за свои заслуги причислением к священным предметам. Итак, можно произносить приговоры против сосудов и орудий, которые тем самым участвуют в заслугах своих владельцев и пользователей.

Все это я привел для разъяснения их доводов, хотя различие предметов нарушает аналогию. Ведь всякий сосуд и орудие берутся извне, их материя совершенно чужда субстанции человека. А плоть, с самого начала зачатая, оформленная и рожденная в материнском чреве вместе с душою, соединяется с ней и при всяком действии. Ибо хотя плоть называется у апостола сосудом, который он повелевает хранить в чести (1 Фесс. 4, 4), однако он называет так и внешнего человека, а именно тот прах, который впервые был назван именем человека, а не чаши, меча или какого-нибудь сосуда. Ведь имя сосуда она получила из-за способности принимать и хранить душу; а имя человека — за участие в той природе, которая пользуется ею в своих действиях не как орудием, а как слугой. Поэтому она и суду подлежит как слуга, ибо сама не мыслит, но является частью того, что мыслит, а не утварью. И апостол, зная, что плоть сама по себе не делает ничего, что не вменялось бы душе, тем не менее считает ее греховною (ср. Римл. 8,3), дабы не думали, что она свободна от суда, раз явно направляется душой. Так он говорит и когда имеет в виду некоторые славные дела плоти: Прославляйте и носите Бога в теле вашем (1 Кор. 6, 20), — хотя знает, что эти действия совершаются душою. Однако он приписывает их плоти, ибо ей обещает награду. В противном случае нельзя было бы ни обвинить плоть, чуждую вине, ни поощрить ее, если ей недоступна слава; значит и обвинение, и поощрение не касались бы плоти, если бы ей не принадлежала и награда, которая обретается в воскресении.

17.

Всякий, кто простодушно следует нашему мнению, будет думать, что плоть потому должна предстать перед судом, что иначе душа не чувствует ни мучения, ни облегчения, ибо она бестелесна. Так и думает толпа. Мы же и здесь заявляем, что душа телесна, и в особой книге доказываем18, что ее субстанция обладает особого рода плотностью, вследствие которой она может чувствовать и страдать. Ибо пример Лазаря свидетельствует, что и теперь души в преисподней мучаются и наслаждаются, хотя они наги и лишены плоти. Разумеется, я дал своему противнику повод говорить: «Следовательно, душа, которая обладает особой телесностью (corpulentia), будет сама по себе способна страдать и чувствовать, а, значит, не будет нуждаться в плоти». Нет, она будет нуждаться, но не потому, что не может ощущать что-либо без плоти, а потому, что ее ощущение прочно связано с плотью. Ведь насколько ей хватает собственных сил для действий, настолько же ей хватает их и для страданий. Но для действий ей недостаточно собственных сил. Ибо сама по себе она может только думать, хотеть, жаждать, располагать; а для осуществления этого она нуждается в помощи плоти. Так и для страдания ей нужно общение с плотью, ибо с ее помощью она настолько же восприимчива к страданию, насколько без нее неспособна к действию. Поэтому душа первым делом получает возмездие за то, для чего у нее достаточно своих сил: за страсти, помыслы, желания.