Филип Янси - Много шума из–за церкви…

С тех самых пор я испытываю не ненависть, а благодарность при любых попытках моего тела заявить о себе. Я понимаю: иногда мои поступки требуют, чтобы тело реагировало как сверхчувствительное, иногда — как бесчувственное. Не скажу, что мне нравится эта цепочка: волдырь, твердая мозоль, кровоподтек, срезание твердых слоев. Но теперь я по крайней мере понимаю, что за ней стоит, и ценю все усилия собственного организма, направленные на то, чтобы приспособиться к моему поведению.

И еще одна вещь произошла во время моего разговора с доктором Брендом: я понял, как происходит служение в Теле Христовом. Подобно «коже» Тела, служители беззащитны перед стрессами. Порой служителю нужна чувствительность хирурга: чтобы залатать человеческую душу, нужна бульшая чувствительность, чем для ремонта человеческих тел. В другой раз служитель, уставший от нехватки сил и средств, множества неразрешимых проблем, просто–напросто не может выжить без твердой мозоли. Без преувеличения скажу — жизнь священнослужителя чаще всего напоминает жизнь моряка, который хватается натертыми руками за канаты, натягивая паруса при бушующем шторме.

Христианское служение — как моя нога, как пальцы доктора Бренда — это постоянные перепады от сверхчувствительности к бесчувственности.

Вначале моя мысль была предельно простой. Я стал добровольно работать в палатах, где лежали смертельно больные дети, ожоговые больные. Просто хотелось их немного подбодрить, вызвать улыбку на их лицах. Потом я решил, что буду приходить в клоунском наряде.

Кто–то подарил мне красный резиновый нос, который я тут же пустил в дело. Я стал накладывать простейший грим, у меня появились желтый, красный и зеленый клоунские костюмы и, наконец, пухлые, громадные туфли с зелеными конниками, каблуками и белой серединой. Они достались мне от вышедшего на пенсию клоуна — он считал, что его ботинки еще могут поработать.

Сначала было трудно. Очень трудно. В этих палатах на такое насмотришься… Никого не оставит равнодушным вид умирающего или изувеченного ребенка. В обществе нас ж учат, как помогать страдающим. Мы никогда не говорим о страдании, пока оно не коснется нас.

Мы решили показать «Годзиллу» в палате для больных лейкемией. Я разрисовывал лица ребятишек, чтобы они походили на клоунов. Один паренек был совершенно лысым после химиотерапии. Я раскрасил его лицо, а другой мальчишка предложил: «Нарисуй ему что–нибудь и на голове». Лысому пареньку мысль понравилась. Когда я закончил работу, медсестра сказала: «На голове Билли можно фильм показать». Мы запустили кинопроектор — Билли выставил голову. Он был счастлив, а мы все радовались за Билли. Ребята притихли, смотрели фильм. Потом пришли доктора…

Детишки с обожженной кожей, выпавшими волосами — чем им помочь?Здесь нужно не прятаться от действительности — детям больно, им страшно, они скорее всего умрут. Сердце разрывается при виде такого. Смотрите в лицо действительности, смотрите, что будет дальше, ищите, чем можно помочь.

Я стал ходить по палатам с попкорном. Если какой–нибудь ребенок плачет, я промакиваю его соленые слезы попкорном и отправляю попкорн в рот — себе или ребенку. Так мы сидим вместе и глотаем слезы

В служении сверхчувствительность — это когда чувствуешь чужую боль, когда глотаешь чужие слезы.

Я помню, как сидел и глотал слезы за столом в нашей чикагской квартире. Жена рассказывала мне о Джордже, с которым познакомилась в больнице, куда он попал с гангреной. У Джорджа не было дома, он спал, где придется, часто на улице. Однажды зимой он отморозил ноги. В Чикаго бывает холодно. Он перестал приходить в церковь на завтраки. Кто–то из стариков заметил его отсутствие, жена сделала несколько телефонных звонков и отыскала его.

Моя жена Джэнет — социальный работник. Она чувствует, что совершенно беспомощна перед наплывом бед: бездомные, преступность, отвратительная система бесплатного здравоохранения. Днем она старается сделать все, что от нее зависит, а вечером плачет. Несколько раз я слышал от нее слова: «Нужно уходить с этой работы. У меня ничего не получается. Смотри — сижу здесь и реву, а старик умер… Так же нельзя. Я не умею справляться с болью».

Я в таких случаях отвечаю: «Джэнет, ты единственный человек в мире, который плачет из–за смерти Пола. Ты думаешь, тот, кто не умеет плакать, будет лучше тебя служить старикам?»