Иисус, которого я не знал

«То, что Бог не дает о себе знать, возможно, причиняет самую большую боль тем, кто стоит ближе остальных к Нему, и все же сам Бог, самый совершенный из людей, и есть самый покинутый Богом», — писал К. С. Льюис. Без сомнения, он прав. Для меня не имеет большого значения, если мне резко отказала в помощи девушка, сидящая на кассе в супермаркете, или даже мой сосед по улице. Но если моя жена, с которой я прожил большую часть своей жизни, внезапно обрывает со мной всякие отношения — это имеет большое значение.

Никто из теологов не может достойно объяснить природу произошедшего внутри самой Троицы в тот день на Голгофе. Всем нам знаком плач ребенка, который чувствует себя брошенным. Помогало ли Иисусу осознание того, что его миссия на земле включала в себя такую смерть? Помогало ли Исааку понимание того, что его отец Авраам следовал повелениям Бога, когда привязывал его к жертвеннику? Что, если бы ангел не появился и Авраам вонзил бы нож в сердце своего собственного сына, своего единственного сына, которого он любил? Что тогда? Вот что произошло на Голгофе, и Сын переживал это как то, что Бог его покинул.

Ничего не говорится о том, что Бог Отец прокричал в этот момент. Мы можем себе это только представить. Сын «искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою», сказал Павел в Послании Галатам, и «не знавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех», — написал он коринфянам. Мы знаем, что Бог думает о грехе; чувство брошенности обрезало оба этих пути.

Дороти Сейерс пишет: «Он единственный Бог, проявивший себя в истории… Нет более удивительного расположения фраз, чем то, которое дает нам Никейский символ веры, ставя просто одно за другим следующие два утверждения: „Истинный Бог от Истинного Бога… распятого за нас при Понтии Пилате". Во всем мире тысячи раз в день христиане поминают имя достаточно непримечательного римского проконсула… только потому, что в течение нескольких лет этим именем была скреплена смерть Бога».

Несмотря на весь стыд и всю скорбь, связанные с этим, произошедшее на горе, названной Голгофа, каким–то образом стало, бесспорно, самым значительным событием в жизни Иисуса — для авторов Евангелий и Посланий, для Церкви, и, насколько мы можем об этом судить, также и для Бога.

Церкви понадобилось время, чтобы найти для бесчестья на кресте подобающее объяснение. Отцы Церкви запретили изображать эту сцену в живописи вплоть до правления римского императора Константина, которому было видение с крестом и который запретил распятие в качестве способа казни [20] По словам историка Майкла Гранта, Константин мало интересовался личностью Иисуса как таковой, но казнь через распятие привела его в смятение. С характерной иронией, видя в «кресте не столько эмблему страдания, сколько магический символ своей собственной непобедимости», Константин сделал крест из символа сакральной любви и смирения символом триумфа: он распорядился изображать его на щитах своих солдат. . Таким образом, до конца четвертого века нашей эры крест не был символом веры. (Как отмечает К. С. Льюис, сцена распятия не была распространена в искусстве, пока не умерли все свидетели подобных казней.)

Теперь, однако, мы встречаем этот символ повсеместно: художники изображают золотой крест на бумагах римского исполнительного суда, бейсбольные игроки крестятся, перед тем как нанести удар по мячу, а сообразительные кондитеры даже делают шоколадные кресты для верующих, чтобы есть их во время Святой недели. Хотя это может показаться странным, христианство стало религией креста — виселица, электрический стул, газовая камера — все это современное наследие креста.

Обычно мы думаем о человеке, умершем смертью преступника, как о неудачнике. Однако апостол Павел впоследствии скажет об Иисусе: «Отняв силы у начальств и властей, властно подверг их позору, восторжествовав над ними Собой». Что он имел в виду?

С одной стороны, я думаю о тех людях в наше время, которым удалось обезоружить власть. Судьи–расисты, которые упекли доктора Мартина Лютера Кинга в тюремную камеру, Советы, депортировавшие Солженицына, чехи, посадившие в тюрьму Вацлава Гавела, филиппинцы, убившие Бениньо Аквино, власти Южной Африки, упрятавшие за решетку Нельсона Манделу, — этим они думали решить проблему, однако только обнаружили этим свое насилие и несправедливость. Моральная сила может иметь обезоруживающий эффект.

Когда умер Иисус, даже один грубый римский солдат был тронут настолько, что воскликнул: «Человек Сей был Сын Божий». Он слишком ясно видел различие между его жестокими коллегами и их жертвой, которая прощала их, испуская дух. Бледная фигура, прибитая гвоздями к кресту, разоблачила все правящие силы мира как ложных божков, которые нарушали свои собственные обещания сострадания и справедливости. Религия, а не антирелигия, обвинила Иисуса; закон, а не беззаконие, казнил его. Своим фиктивным судом, своими бичеваниями Иисуса, своим грубым противоборством с ним политические и духовные власти раскрыли свою истинную сущность: сущность сторонников сложившегося порядка вещей, защищающих только свою собственную власть. Каждый их выпад против Иисуса обнажал их беззаконие.