William Young - Хижина

— Ух ты! — прошептал он.

— Невероятно! — тоже шепотом отозвался Иисус. — Мне никогда не наскучивает этот вид.

— Несмотря на то что ты сам его создал? — уточнил Мак.

— Я создал это как Слово, до того как Слово обрело плоть. И хотя я создал это, я вижу все сейчас глазами человека. И, должен признать, зрелище впечатляющее!

— Это верно. — Мак не знал, какое слово может в точности выразить то, что он чувствует.

Они продолжали лежать в молчании, глядя с благоговейным восторгом на ночное небо. Падающие звезды время от времени мелькали на фоне черного небосвода, заставляя то одного, то другого восклицать:

— А эту видел? Красотища!

После одной особенно долгой паузы Мак заговорил.

— С тобой я чувствую себя непринужденнее. Ты кажешься непохожим на тех двоих.

— В каком смысле «непохожим»? — прозвучал в темноте мягкий голос.

— Ну, — Мак помолчал, размышляя. — Более настоящим, что ли… осязаемым. Не знаю. — Он с трудом подбирал слова, а Иисус молча лежал, слушая, — Такое впечатление, будто тебя я знаю всю жизнь. А вот Папа вовсе не то, что я ожидал от Бога, и Сарайю, она вообще не отсюда.

Иисус усмехнулся в темноте.

— Поскольку я человек, у нас много общего.

— Но я по-прежнему не понимаю…

— Я — наилучший способ, каким любой смертный может связаться с Папой или Сарайю. Видеть меня — видеть их. Любовь, которую ты ощущаешь и которая исходит от меня, ничем не отличается от той, какую они проявляют к тебе. И поверь мне, Папа и Сарайю такие же настоящие, как и я, хотя, как ты заметил, они совершенно другие.

— Кстати, о Сарайю. Она и есть Святой Дух?

— Да. Она Созидание, она Действие, она Дыхание Жизни и многое другое. Она мой Дух.

— А ее имя, Сарайю?

— Это просто слово из одного из человеческих языков. Оно означает «ветер», причем самый обыкновенный ветер. Ей нравится это имя.

— Гмм, — отозвался Мак, — Но уж в ней-то нет ничего обыкновенного!

— Это верно, — согласился Иисус.

— И еще имя, которое называла Папа… Эло… Эл…

— Элозия. — В голосе, звучавшем в темноте рядом с ним, слышалось почтение, — Это удивительное имя. «Эл» мое имя как Созидающего Бога, а «озия» означает «существо» или же «то, что является настоящим», поэтому полностью имя значит «Созидающий Бог, который является настоящим и служит источником всего сущего». Тоже прекрасное имя.

Последовало минутное молчание, пока Мак размышлял над тем, что сказал Иисус.

— И куда же в таком случае попадаем мы? — Мак испытывал такое чувство, будто задает этот вопрос от лица всего человечества.

— Ровно туда, где должны были находиться с самого начала. В самый центр нашей любви и наших чаяний.

Снова повисла пауза, а за ней:

— Кажется, этого мне хватит для жизни.

Иисус усмехнулся.

— Я рад это слышать, — после чего они оба засмеялись.

На этот раз никто ничего не говорил. Тишина опустилась, словно одеяло, и все, что слышал теперь Мак, — биение воды о причал. Но молчание снова нарушил он:

— Иисус?

— Да, Макензи?

— Меня в тебе кое-что удивляет.

— В самом деле? И что же?

— Наверное, я ожидал, что ты будешь более… Ну, с точки зрения простого человека, более впечатляющим.

Иисус хмыкнул:

— Впечатляющим? Ты хочешь сказать, красивым?

— Ну, я пытался сказать иначе. Я почему-то думал, что ты должен быть идеальным человеком, ну, ты понимаешь, атлетического телосложения, поразительной красоты и прочее.

— Все дело в моем носе, да?

Мак не знал, что ответить.

Иисус смеялся.

— Я же еврей, ты ведь помнишь. У моего деда по материнской линии был огромный нос. У большинства мужчин по материнской линии были большие носы.

— Я думал, что ты более красивый.

— По чьим стандартам? Между прочим, когда ты по-настоящему меня узнаешь, это будет тебе совершенно безразлично.

Слова, хотя и сказанные добродушным тоном, обжигали. Действительно обжигали, но почему? Мак несколько секунд лежал, соображая: может быть, он знает Иисуса… не по-настоящему? Может, то, что он знал, было просто иконой, идеалом, образом, через который он пытался постичь смысл духовности, но не настоящего человека.

— Почему так? — спросил он. — Ты сказал, что если бы я знал тебя по-настоящему, то не имело бы значения, как ты выглядишь…

— Это очень просто. Существо всегда выходит за рамки внешности, за рамки того, что только кажется им. И как только ты начинаешь познавать существо за пределами его приятного или же некрасивого лица, как это тебе свойственно по природе, внешность начинает блекнуть и блекнет до тех пор, пока окончательно не потеряет значения. Вот почему Элозия такое чудесное имя. Бог, который есть источник всего сущего, обитает внутри, вокруг и пронизывает насквозь, неизбежно проявляясь реальностью, и любая внешняя оболочка, которая прикрывает реальность, спадает.