Джидду Кришнамурти - Полёт орла

Участник беседы:Не подавляете ли вы реакцию насилия, возникающую при оскорблении, в тот момент, в ту минуту, в то время, что требуется для восприятия и осознания случившегося? Не является ли само восприятие просто подавлением возникшей реакции? Вместо реагирования вы воспринимаете — восприятие может как раз и являться подавлением реакции.

Кришнамурти:Вы касались этого довольно подробно, не так ли? У меня есть реакция неприязни — вы мне не нравитесь, и я наблюдаю эту реакцию. Если наблюдаю её очень внимательно, она раскрывается, выявляя мою обусловленность, культуру, в которой я был воспитан. Если я всё ещё наблюдаю и не погрузился в сон, если ум наблюдает за тем, что проявилось, обнаруживается много, много всего, — вопроса подавления нет вообще. Потому что меня как раз интересует наблюдение того, что происходит, не то, как превзойти все эти реакции. Мне интересно выяснить, может ли ум наблюдать, воспринимать саму структуру «я», эго, личности. Как в этом может присутствовать какая-либо форма подавления?

Участник беседы:Иногда я чувствую состояние безмолвия; из этого безмолвия может ли исходить действие?

Кришнамурти:Вы спрашиваете: «Как может это безмолвие быть сохранено, поддержано, продолжено?» — так?

Участник беседы:Могу ли я продолжать мою каждодневную работу?

Кришнамурти:Может ли ежедневная деятельность исходить из безмолвия? Вы все ждёте, чтобы я ответил на этот вопрос. Быть оракулом для меня отвратительно; то, что в соответствии с обстоятельствами я сейчас сижу на возвышении, не придаёт мне никаких полномочий, никакого авторитета. Вопрос: может ли ум в состоянии безмолвия действовать в повседневности? Если вы отделяете повседневность от безмолвия, от утопии, от идеала, — которым является тишина, — эти двое никогда не встретятся. Могу ли я держать их раздельно, могу ли я сказать: вот это — мир, моя повседневная жизнь, а это — безмолвие, которое я испытал, которое однажды почувствовал? Могу ли перевести это безмолвие на язык повседневности? Не можете. Но если они не разделены, как правая и левая рука, если между тем и другим — безмолвием и повседневностью — существует гармония, единство, вы никогда не спросите: «Могу ли я действовать из безмолвия?»

Участник беседы:Вы говорите об интенсивном осознании, интенсивном видении, интенсивном наблюдении. Нельзя ли сказать, что степень интенсивности есть самое главное из всего того, что делает это возможным?

Кришнамурти:Человек в своей сущности интенсивен, в основе у него имеется эта глубокая интенсивность, — вы это говорите?

Участник беседы:Споособ страстного немотивированного подхода к этому представляется важнейшим условием.

Кришнамурти:Которым вы уже обладаете. Да?

Участник беседы:И да, и нет.

Кришнамурти:Сэр, зачем нам делать столько предположений? Не может ли человек, ничего не зная, предпринять путешествие и всё исследовать? Путешествие внутрь себя — не зная, что хорошо и что плохо, что правильно и что неправильно, чему следует быть, что должно быть, — просто совершить путешествие без всякого груза? Это как раз то, что труднее всего — внутреннее путешествие без всякого груза. Путешествуя, вы совершаете открытия; вы не отправляетесь, заявляя с самого начала: «Этого не должно быть», «Это должно быть». Не знаю почему, но это, по-видимому, одна из труднейших вещей на свете. Послушайте, господа, никто вам не поможет, — включая и ведущего беседу. Нет никого, в кого вам надо верить, — и я надеюсь, что вы ни в кого и не верите. Не существует авторитета, который указал бы вам, что надо делать, а чего не надо, в каком направлении вам двигаться, а в каком движение запрещено, нет авторитета, который обратит ваше внимание на ловушки и разметит для вас всё, — вы идёте один. Можете ли вы сделать это? Вы говорите: «Я не могу этого сделать, потому что я боюсь». Тогда возьмите этот страх, исследуйте его, поймите его полностью. Забудьте о путешествии и забудьте об авторитете, — исследуйте эту реальность, называемую страхом, — вам страшно, потому что вам не на кого опереться, и никто не говорит вам, что делать, вам страшно, потому что вы можете ошибиться. Так ошибайтесь, и наблюдая, рассматривая ошибку, вы выскочите из неё мгновенно.

Открытия совершаются по мере того, как вы продвигаетесь всё дальше. В этом гораздо больше творчества, чем в живописи, в написании книг, в том, чтобы выходить на сцену и делать из себя обезьяну. В этом гораздо больше взволнованности — если можно использовать такое слово, — гораздо больше чувства.