Иеромонах Тихон - Иеромонах Тихон. АРХИЕРЕЙ.

Отец Григорий и отец Герасим вступили в разговор о деле, про которое упомянул владыка.

Отец Герасим рассказал подробно обо всем, передав и беседу владыки с ним в памятную для него ночь.

В самой атмосфере архиерейского зала, в словах епископа, в рассказах отца Герасима о «деле» чувствовалось что–то бодрое, жизненное, радостное… И отец Григорий всей душой откликнулся на это новое веяние.

Много труда стоило отцу Герасиму собрать всю городскую бесприютную бедноту к себе в церковь. Если бы не добровольцы из среды ночлежников, взявшиеся помогать отцу Герасиму, ему едва ли удалось исполнить желание владыки. Сильно помогло и то обстоятельство, что все почти оборванцы хорошо знали отца Герасима, по–своему любили его и при случае старались выразить ему благодарность. Из уважения к отцу Герасиму они с удовольствием дали слово собраться к нему в церковь в назначенный день.

Больше всех суетился Федотыч. Он обегал весь город, перебывал в ночлежках, обошел углы, в которых жили кандидаты на ночлежку, и всех убедительно просил «беспременно» пожаловать к батюшке отцу Герасиму.

Наконец отец Герасим получил возможность сообщить владыке, что все готово.

В назначенный день церковь отца Герасима представляла необычайное зрелище. Со всех концов города сползались к ней рваные, драные, нищие, бедные мужчины и женщины. Одни шли, неестественно гордо подняв голову, презрительно поглядывая на встречную публику. Другие — развязно помахивая обломанными тросточками, и при случае приставали к прохожим со «скромной» просьбой, всегда начинавшейся неизменным обращением: «Коллега, одолжите бывшему студенту на ночлег». Некоторые, как бы боясь дневного света, пробивались сторонкой. Большинство же шло устало сгорбившись, уныло переплетая ноги и уставив вперед тусклый полубессмысленный взгляд.

Приходившие становились в церкви то в кучки, то в одиночку, а наполнив церковь, все слились в одну тесную толпу. Впереди стояли «бывшие студенты». Одиночки разместились по углам. Женщины стали вперемешку с мужчинами. Ближе к выходу приютились, выглядывая тихо и забито, жильцы углов и сырых подвалов.

Кое–где среди толпы затерялись действительно несчастные: бывшие раньше людьми, занимавшими общественное положение, дошедшие до положения ночлежников или вследствие каких–либо несчастных случаев, или при помощи злоупотребления спиртными напитками.

Позади всех стояла Прасковья, жена церковного сторожа Еремы.

Сам Ерема, дождавшийся–таки случая проявить свое усердие, в торжественно праздничном настроении стоял на колокольне, держась за веревочки колоколов, готовый встретить архиерея трезвоном.

Федотыч услужливо суетился возле отца Герасима.

По церкви шел тихий гул голосов. Настроение у всех, благодаря необычности обстановки и чрезвычайности случая, было приподнятое. Публика чувствовала себя не в своей атмосфере.

Но вот, робко звякнули маленькие колокольчики, смелей присоединились к ним средние, басисто загудел большой, и веселый трезвон разнесся по воздуху.

В дверях церкви показался архиерей. Толпа всколыхнулась.

Владыка прошел к амвону. Он был в черной поношенной рясе со шляпой в руках. Вместо архиерейского посоха в его руках была простая высокая палка.

Помолившись перед иконостасом и повернувшись затем лицом к ночлежникам, владыка стал на амвоне, опершись на палку, и тихо, но словно на всю церковь сказал:

— Здравствуйте, братие!

В передних рядах переступили с ноги на ногу, в недоумении — ответить или нет на приветствие архиерея. Задние приподняли головы и насторожились.

— Вы — дети мои, — продолжал владыка, — вас мне вручил Господь Иисус Христос. За вас я буду отвечать пред Ним на Страшном суде. Что же отвечу Ему, если я не знаю ни вас, ни вашей жизни? Вот почему я пришел к вам. Я хочу узнать вас и вашу жизнь и, узнавши, сделать для вас все, что могу, что велит мне мой долг. Послушаете или не послушаете меня — это ваше дело. Тогда я уже не буду отвечать за вас. Сами будете отвечать за себя. Скажите же мне, как вы живете? Хороша ли ваша жизнь? Довольны ли вы своим положением?

Владыка замолк, ожидая ответа.

Кто–то тяжело и недовольно вздохнул. Один из «бывших студентов», стоявших поближе к архиерею, кашлянул в руку и, стараясь принять почтительную позу, проговорил:

— Жизнь плохая, Ваше Преосвященство. Ряды шевельнулись. Послышалось кашлянье, сморканье и, наконец, раздались отдельные голоса: