ШАРЛЬ ПЕГИ - ШАРЛЬ ПЕГИ. НАША ЮНОСТЬ. МИСТЕРИЯ О МИЛОСЕРДИИ ЖАННЫ Д АРК.

С 1891 года Пеги учится в лицее Лаканаль в Со под Парижем: те же учителя, которые решили, что Пеги должен изучать латынь, теперь рекомендовали ему продолжить образование за пределами Орлеана.

В октябре 1893 года Пеги продолжает учебу в школе святой Варвары, где готовится к поступлению в Высшую Нормальную школу. Первая попытка оказывается неудачной, и Пеги посвящает год службе в армии, которую проходит под Орлеаном (1892–1893). Затем юноша возвращается в школу святой Варвары, а в 1894 году, наконец, поступает в Высшую Нормальную школу в Париже. Годы учебы Пеги считает лучшим периодом в своей жизни: «Два или три самых чудесных года нашей юности, пламенных года; все тогда было чисто, все было молодо…». [10] Цит. по: Dru A. Péguy (Life and work). New York, 1956. P. 36. Он, который всегда был одинок, вдруг сделался центром кружка молодых, полных сил и надежд, благородных людей. Рассказ одного из них, Эрнеста Таро (Жерома), объясняет власть, которую Пеги приобрел над ними, ничего для этого специально не делая: «Он чувствовал себя счастливым в этом дворе, где в полной мере проявлялся первый из его талантов: объединять вокруг себя людей, воздействовать на них или, говоря точнее, представлять себе вместе с ними их жизнь… Он всех нас переносил в удивительное будущее, где мы чувствовали себя героями и богами. Он намеренно преувеличивал те небольшие дарования, какие в нас были заложены… Пеги хотел видеть нас более возвышенными, и его воображение оставило на каждом свой золотой отблеск. И если тем или иным из нас удалось совершить что-нибудь хорошее, то в этом есть, пусть неосознанная, частица Пеги…». [11] Tharaud J. et J. Notre cher Péguy. Paris. 1926. Цит. по: Роллан P. Указ. соч. T. 14. С. 655. Но это вовсе не свидетельство некоего прекраснодушия Пеги, а выражение доверия и уважения к людям своего поколения, ответственность перед которыми он ощущал так же сильно, как перед семьей, родиной или эпохой. Любопытное замечание делает Роллан: «Пеги строго ограничивал круг своих ближайших друзей, допуская в него лишь "сверстников"». [12] Роман Р. Т. 14. С. 647. Дружбе людей одного с ним поколения он посвятил следующие строки: «В силу того, что непреодолимая пропасть отделяет настоящее от прошедшего, необходимо выбирать друзей только среди людей своего времени и своего возраста, своего круга, своего класса. Дружба — это удивительно полнокровное чувство, которое дается нам единожды в жизни и больше не повторяется. Дружба — чувство в высшей степени земное, неповторимое, связанное с определенной порою в жизни человека, с определенными местами, где он жил… Дружба — явление того же порядка, что и младенчество, семья, народ, родина, эпоха — все определяющие нашу жизнь события;.. Дружба —не та область человеческих отношений, где блеск гения или печать благодати могут возместить отсутствующие в человеке черты, какие воспитываются длительным влиянием определенной среды. Никакая гениальность не поможет, если людей не связывает схожее детство, общая родина, среда, время, место…». [13] Цит. по: Роллан Р. Т. 14. С. 647. Зная биографию Пеги, невозможно отказаться от мысли, что эти строки были вызваны памятью о человеке, влияние которого на Пеги было определяющим. В школе святой Варвары он встретился с Марселем Бодуэном. «Странный юноша, застенчивый до болезненности, скрытный, незначительной наружности, погруженный в самого себя… Ходил он как-то боком, втянув голову в плечи и ставя одну ногу прямо перед другой, словно человек, идущий по краю тротуара… На лекциях, повсюду он сохранял отсутствующий вид». [14] Tharaud J. et J. Notre cher Péguy. Paris, 1926. Цит. по: Роллан P. T. 14. С. 656. И «этот лунатик Бодуэн» покорил сердце «сильного, несколько тяжеловесного» юного крестьянина. «Пеги почти всегда брал его за руку, становясь в шеренгу, которую мы образовывали, разгуливая по двору», — пишет Таро и объясняет влияние, которое оказывал на Пеги этот «человек, напоминавший Жерара де Нерваля, загадочный и очаровательный, словно отмеченный печатью рока», близостью своей смерти. Роллан писал о почти религиозной тайне, окутавшей слияние душ обоих друзей: «Один из них — Марсель Бодуэн — умер в расцвете лет, другой — наш Пеги — долгие годы упорно называл себя именем покойного (он подписывал свои произведения — Пьер Бодуэн), подобно тому как Монтень закутывался в плащ Ла Боэси. Без сомнения, Пеги дал тайный обет — и в течение долгого времени выполнял его — сделать все, чтобы мысль умершего друга продолжала жить в нем». [15] Роллан Р. Т. 14. С. 658.