Η. О. Лосский - Воспоминания

Клуб, в котором я делал доклад, был политически правый. Но в академических кругах, особенно среди молодежи, господствовали левые настроения, даже симпатии к советскому коммунизму. На банкетах и всяких приемах, которые часто устраивались в университете, меня окружала толпа академической молодежи. Они расспрашивали меня об СССР. Когда я рассказывал им о голоде, о терроре, об отсутствии независимого от политики суда, от меня некоторые из них отходили и до моего уха доносилось слово „partiality" (пристрастность).

Я приехал в Соединенные Штаты в очень знаменательный момент истории этой страны. Соединенные Штаты были на краю пропасти вследствие экономического кризиса и чрезвы- - чайного увеличения числа безработных. Политика Франклина Рузвельта, именно его National Reconstruction Act (NRA), то есть новая экономическая система спасла страну. Я писал домой: «сегодня вся мелкая торговля, кроме лавок со съестными припасами, перешла на сорокачасовую неделю. Почти во всех магазинах, промышленных предприятиях и т. п. появилась эмблема присоединения к экономической программе Рузвельта: крупные буквы NRA, под ними голубой орел и подпись „we do our part". Уже в течение этих первых дней многие безработные получили места вследствие сокращения числа часов работы. Здешний профессор философии Браун говорит, что дальнейший ход экономических реформ приведет к ограничению доходов капиталистов, то есть к установлению maximum’a допустимого законом дохода. В настоящее время это и осуществлено путем налога на большие доходы, доведенного в некоторых случаях более, чем до 90%.

Нам русским, вследствие своеобразия наших духовных интересов, очень трудно долго жить в среде чужой культуры без общения с русскими. В Palo Alto я не испытывал этого неудобства. В этом маленьком городке оказалось много русских интеллигентов. Кроме Ланцов и русских служащих в Hoover Library (библиотека для изучения первой мировой войны и русской революции), большим удовольствием было для меня общение с профессором математики Яковом Викторовичем Успенским, с которым я был знаком в Петербурге, когда он был еще гимназистом восьмого класса. Мне нравился его оригинальный ум и интерес к религиозно–философ- ским вопросам. Очень приятно также было общение с семьею адмирала Бориса Петровича Дудорова. Жена его Наталия Николаевна, урожденная Шульгина, была внучкою Тютчева и правнучкою Боратынского. В их милой семье я чувствовал себя как бы перенесенным в дорогую мне культурную среду Петербурга.

Успенский познакомил меня с швейцарским профессором математики Полиаи, который, как и я, был приглашен на летний семестр. Полиаи был венгерский еврей, воинствующий атеист. Он держался учения современной математической логики о том, что все суждения математики суть тавтологии, то есть что все они суть аналитические суждения. Я пытался доказать ему, что суждения математики имеют синтетическое строение, выразимое формулою „S“ есть „Р“. Свою мысль я не мог даже изложить ему: как только я начинал высказывать ее, после одного или двух моих утверждений но прерывал меня и начинал возражать мне. В этой его нетерпимости и нежелании узнать мысль противника сказывалось инстинктивное предвидение, что, признав существование необходимых синтетических суждений, придется далее допустить такое разумное строение мира, которое необходимо ведет к утверждению бытия Бога.

На обратном пути из Palo Alto я остановился на несколько дней в Чикаго, где принял участие в съезде Американской Философской Ассоциации и прочитал доклад «Отвлеченный и конкретный идеал–реализм». На съезде я познакомился с профессором Маршаллом, молодым и весьма привлекательным философом. Вместе с ним мы поехали в город Альбион, где я провел несколько дней в его семье. Знакомство с профессором Маршаллом, как увидим дальше, оказалось провиденциальным событием, оказавшим существенное влияние на судьбу нашей семьи.

Едучи из Альбиона на восток, я остановился на один день в Боффало, чтобы заехать оттуда на водопад Ниагару. Вслед за этим я провел несколько дней в Бостоне у профессора Сорокина и несколько дней в New Haven’e у профессора Вернадского.

Через несколько дней после моего возвращения в Прагу умер Константин Лосский, профессор Истории римского права в Пражском украинском университете. В «Последних Новостях» сообщили по ошибке, что умер Николай Лосский. Жена моя получила письмо соболезнования от отца Сергия Булгакова.

С Константином Лосским я не был знаком. Вероятно, общий наш предок жил в ХУП1 столетии или еще раньше, так что степени нашего родства мы не могли бы установить. В то время, когда я был студентом, я знал, что на Юридическом факультете есть студент Константин Лосский из Варшавы. Он печатал рецензии в «Историческом Вестнике». Одно время он был, кажется, губернатором Холмской губернии. После болыпевицкой революции он уехал с женою и малолетнею дочерью в Стокгольм. Там, вероятно, украинцы предложили ему кафедру Истории римского права в Пражском украинском университете. Тогда Лосский сделался украинцем и даже стал писать свою фамилию Лоський. Через несколько лет после его кончины мы познакомились с его вдовою. К ним как‑то приезжал в Прагу режиссер Московской оперы Владимир Аполлонович Лосский, двоюродный брат Константина Лосского. Он еще в начале революции хотел познакомиться со мною и, будучи в Праге в то время, когда семья наша куда‑то уезжала, наказывал семье своего двоюродного брата познакомиться с нами.