Η. О. Лосский - Воспоминания

У М. Н. Стоюниной во всех странах света были знакомые, бывшие ученицы ее гимназии. В Нью–Йорке жила Ольга Петровна Миллер, урожденная Попова. Она была ученицею гимназии и в самом начале XX века уехала с родителями в Париж, где занималась скульптурою. Она вышла замуж за американского архитектора Джона Мюллера. Мария Николаевна написала ей о моей поездке в Америку, и Ольга Петровна, бывшая моею ученицею в восьмом классе гимназии, предложила пожить у них перед отъездом в Сан–Франциско. Таким образом все складывалось очень благоприятно для трудного дела поездки в незнакомую страну, столь отличную от европейских стран.

В июне я поехал в Лондон в дружественную нам семью Деддингтонов, где прочитал несколько лекций мистеру Дед- дингтону, чтобы под его руководством исправить ошибки своего произношения, а затем пустился в плавание по Атлантическому океану на пароходе Аквитания. В пути меня беспокоил вопрос о «тепловых волнах» в Америке. После солнечного удара, перенесенного мною в Крыму, я боялся, что тепловая волна в Америке убьет меня. На пароходе ежедневно печаталась газета, и дня за два до приезда в Соединенные Штаты я узнал из нее, что в Нью–Йорке тепловая волна. Это известие встревожило меня, но через несколько часов я получил успокоившую меня радиотелеграмму Ольги Петровны, которая сообщала, что встретит меня на пристани. Семья ее жила в это время на Long Island’e во Флешинге в превосходном особняке в саду. Оказалось, что в тени деревьев на свежем воздухе тепловая волна вовсе не страшна, если можно сидеть спокойно без мускульных напряжений.

Прожив три дня в гостеприимной семье Миллеров, я поехал в Сан–Франциско и на пути остановился в Чикаго на один день с целью повидать профессора Нагрег’а, с которым я познакомился лет двадцать пять тому назад, когда он приезжал в имение И. И. Петрункевича Машук, изучая русскую общественную жизнь и культуру. Подъезжая к Чикаго, я разговорился с Miss Snider, учительницею, желавшею слушать лекции на летнем семестре Чикагского университета. Она расспрашивала меня о России, была очень заинтересована этою беседою и оказала мне большую услугу: помогла найти профессора Харпера и обещала провожать меня вечером на вокзал.

С профессором Харпером я заговорил о страшном голоде 1932—1933 г. в самых плодородных областях России, в Малороссии и на Северном Кавказе. Голод этот был следствием политики советского правительства, стремительно организовавшего систему колхозов и желавшего сломить волю мало- российских крестьян и казаков, особенно настойчиво боровшихся против коллективизации. В «Последних Новостях» число погибших от этого голода исчислялось цифрою от трех до пяти миллионов. В настоящее время известно, что действительность была еще ужаснее: умерло от голода не менее пяти миллионов в Малороссии и не менее пяти миллионов на Северном Кавказе. Когда я заговорил об этом с Харпером, он сказал мне, что, собственно, в Советском Союзе был не голод, а «недоедание». Меня потрясло это замалчивание страшных преступлений болыпевицкого режима. Скоро однако я понял поведение Харпера. В то время он был одним из главных осведомителей американского правительства о Советском Союзе. Ему поэтому необходимо было часто ездить в Россию и, конечно, советское правительство перестало бы допускать его в Россию, если бы он широко рассказывал об ужасах советского режима.

Вечером мисс Снайдер заехала за мною, чтобы проводить меня на вокзал. Тут я понял, какую услугу она оказала мне: добраться до вокзала на трамваях с пересадками мне было бы очень трудно. Впечатление, произведенное на меня городом Чикаго во время этой поездки на вокзал, было тяжелое. Философ Клагес в своей книге „Geist als Widersacher der Seele“ характеризует этот город, как воплощение бездушной техники.

На вокзале, когда я стал в очередь для проверки билетов и распрощался с мисс Снайдер, я услышал, что дама и молодой человек, стоявшие передо мною, говорят по–русски. Оказалось, что это Винокуров с матерью. Таким образом я был в одиночестве не более одной–двух минут. Винокуров, окончив курс колледжа в Альбионе, ехал в Сан–Франциско, чтобы вернуться домой в Харбин. Большое удовольствие доставила нам обоим эта встреча. От Винокурова я узнал, что профессор Маршалл вместе с ним перевел целую книгу мою «Ценность и бытие». Я нашел в этом переводе, когда Маршалл прислал мне рукопись в Palo Alto, не более десяти, и то незначительных, неточностей. Присоединив к этой книге свое «Введение», Маршалл издал ее в Лондоне.