Плач третьей птицы

Фараон в книге «Исход» выступает не просто как царь, правитель; согласно египетским верованиям он считался воплощением верховного солнечного божества Амон-Ра; как ложный бог, фараон олицетворяет всю богоборческую сущность мира [166], всё зло, воюющее на Бога истинного [167]. Побеждает фараона Сам Господь; народ же может только следовать за Ним, туда, к Чермному морю, за которым – свобода. Так каждому из нас, по выражению святителя Григория Нисского, предстоит осуществить переход через бурное море жизни, временами черное и мрачное, и желательно свершать свой путь без удивления , т. е. без сетований и стенаний.

Мы пережидаем скорби как нечто временное, как препятствия на пути, между тем они и есть путь, так нам суждено [168]. Можно уйти в пустыню, скрыться от людей, спрятаться от государства, политики, культуры, но некуда сбежать от себя: ибо призваны мы восходить к Небу по вертикали, а отягощающая горизонталь – самость наша, внутренняя запутанность, связанная с наследственностью и воспитанием, с ошибочными психологическими, социальными, нравственными установками.

Опрометчиво и глупо сводить истоки и смысл страданий только к возмездию за грехи; уместно лишь склониться в благоговейном молчании перед сей неразгаданной тайной [169]. Но если и уподобимся мы апостолу Павлу, который все почитал сором и тщетою ради превосходства познания Христа Иисуса [170], это будет не скоро, а пока наше сердце вопит, оно желает возвести прочные кущи на Фаворе и миновать Голгофу; оно требует определенности, каких-то рамок и норм или в конце концов хоть объяснений, за что и почему.

К нам обращен вопрос: можете ли пить чашу, которую Я пью [171]? Теория, говорил, кажется, святитель Феофан Затворник, придворная дама, в словах и действиях ее всё кажется так просто, мило и естественно, а практика – медведь в лесу, который при неумелом с ним обращении может и спину сломать.

И все-таки Бог в какое-то время полагает нужным оставить нас с медведем наедине. Святой Максим Исповедник насчитывает четыре главных вида оставления Божия: промыслительное (которому подвергся Христос), испытательное (пример Иова и Иосифа, чтобы явить их мужество и чистоту), воспитательное (апостол Петр) и по отвращению (иудеи); все оставления спасительны, исполнены благодати и человеколюбия [172].

Господь так возвышает Свое творение, что одаряет его сродностью с Собой, благородным правом соучастия в Своем служении, в Своей борьбе со злом, в Своем страдании: нам дано ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него [173]. Именно страдания подтверждают наше звание детей Божиих и сонаследников Его небесной славы.

Пусть тем, кто жаждет удовольствий и сластей, Крест кажется знаком подавления, мрака и ужаса; для христианина Крест – апогей, цель восхождения, высшая точка земного бытия. «Человечески глаголя, иногда очень тяжело и больно бывает, очень скорбно. Но ведь и Владыка наш, как Сын Человеческий, воздыхал: прискорбна есть душа моя до смерти» [174].

Но действительно, больно же! Сердце соскальзывает с острой иголки христианства, потому что я не хочу страдать (Розанов). Сатана хорошо знает об этом и лжет: я люблю тебя и ничего от тебя не требую… и я помогу тебе [175]. Сегодня он избрал новую для русских тактику: разностороннее бытоулучшение, стремящееся к равенству всеобщей сытости как пределу мечтаний; чего не добился насилием, достигает путем фальсификаций и компромиссов.

Евангелие не знает слова счастье . Благоденствие и нега ослабляют мышцы, убаюкивают и лишают мужества, и вот большинство предпочитает Истине любое иное подходящее верование, не угрожающее комфорту, а православные грезят об уверенно-покойном мирном житии под эгидой могучей монархии, хотя и не смолкают пророчества о грядущих преследованиях и конце света.

«Какой смысл гонений на на служителей Христовых, ссылок, тюрем? – писал из заточения архиепископ Онуфрий (Гагалюк); – гонения – крест, возложенный на нас Самим Богом, и нужно нести его, быть верным долгу своему даже до смерти…». Одно время он сидел в тюрьме среди воров и убийц, и эта атмосфера не возмущала его, но даже умиляла, как повод для воспоминания своих грехов, вольных и невольных, и для радости о чаше страданий, которой сподобил Господь.

Гонения посылаются для испытания нашей верности Богу, и за твердость ожидает нас венец жизни [176]; они попускаются как повод для христиан разобраться со своей верой и определиться с принадлежностью к овцам или козлищам. Гонения наступают, когда воцаряется теплохладность, лень, равнодушие к правде, в народе или в отдельно взятой душе; поэтому гонение может быть индивидуальным. В пресыщении и удобстве мы любим подискутировать о последних временах, но совсем не осознаем их как личную опасность, как страшный духовный риск, как выбор между вечной жизнью и вечной смертью.