Но даже если св. Иоанн имел мысль удостоверить нас, что наступление этого праздника было непосредственною причиною посещения Иисусом Иерусалима, то мы должны принять в соображение, что нет никаких доказательств чтобы праздник этот во времена Спасителя совершался так беспорядочно и фантастично, как в последующее время. Само собою разумеется, что благомыслящие евреи соблюдали его спокойно и без шума. Но так как праздник этот состоял в оказании дел милосердия к бедным, то и привлекал Иисуса сколько поэтому, столько и потому, что предоставлял Ему возможность с одной стороны доказать, что в общем характере Его действий и учения нет ничего противонациоиального, непатриотического, с другой выказать всеобъемлющую благость, с которою Он учил и действовал.
Затем остается один вопрос. Пасха приближалась, и, само собою разумеется, ждали Его присутствия на великом празднике. По какому же случаю Его там не было? Зачем возвратился Он в Галилею, вместо того чтобы оставаться в Иерусалиме? События, которые мы начнем теперь рассказывать, представляют удовлетворительный ответ на этот вопрос.
В Иерусалиме, близ Овечьих ворот, находился водоем, который, по народным верованиям, обладал замечательным свойством исцелений [300] Иоан. 5, 2-15.
. По этой причине, в придачу к его обыкновенному названию ему дано было название Вифезда, или Дом милосердия. Под портиками, украшавшими пятиугольное каменное здание, лежало множество страдавших слепотою, хромотою и атрофией, в ожидании случая возмущения и движения воды, что доказывало в высшей степени ее целебное свойство.
Древнее сказание, которое слышится в тексте евангелиста Иоанна, приписывало целебные качества воды схождению ангела, который возмущал водоем в разные периоды года, и первая личность, успевавшая погрузиться тотчас по возмущении воды исцелялась, каким бы недугом ни была одержима. Такое объяснение явления было достаточно для того, чтобы собрать вокруг нее множество страдальцев [301] Иоан. 5, 16–47.
.
Между ними находился бедняк, который не менее тридцати осьми лет назад был разбит параличом. Он лежал под портиками водоема, но без всякой для себя пользы, потому что при неправильных сроках движения воды он, как беспомощный, не успевал погрузиться первым. Другие, более счастливые и менее слабые, чем он, успевали всегда предвосхищать у него благоприятное мгновение.
Иисус взглянул на страдальца с сердечною жалостию. Очевидно, что вместе с телом парализован был и духовный состав этого разбитого создания; вся жизнь его была продолжительной атрофией бесплодного отчаяния. Иисус задумал явить свой пурим этому бедняку, которому не мог дать ни серебра, ни золота. Он захотел помочь страдальцу, о котором никто не заботился, которому прежде никто не оказал помощи.
Хочешь ли быть здоров? спросил его Иисус.
Слова эти сначала пробудили больного от продолжительной и безнадежной летаргии, хотя, по-видимому, он не придал им большого значения. Но сообразив, при минутном луче надежды что перед ним какой-нибудь чужеземец, который, умилившись сердцем, мог помочь ему опуститься в воду, когда она опять придет в движение, самым простым образом рассказал в ответ о неудачах своего долгого и напрасного ожидания. Иисус вознамерился подать ему более быструю, более действительную помощь. Встань, сказал Он, возьми постель твою, и ходи.
Этот тон не допускал неповиновения. Вид говорящего, Его голос, Его приказание пролетели электрической искрой чрез все пораженные члены, через весь разбитый состав, ослабленный долговременным страданием и грехом. После тридцативосьмилетнего лежания расслабленный в одно мгновение встал, взял постель свою и начал ходить. В радостном удивлении, он осмотрелся кругом, чтобы увидеть и поблагодарить неизвестного благодетеля, но толпа была велика и Иисус, опасаясь поднять восстание, которое могли легко приписать Ему в виду чудесных действий, тихо скрылся из виду. За Ним однако же следило много пытливых и ревнивых глаз. По мере того, как утрачивается внутренняя сила и значение религии, появляется нередко бессмысленная и восторженная привязанность к ее внешним формам. Формализм и равнодушие, педантическая мелочность и полное безверие — понятия между собою соотносительные и всегда процветают рядом. То же было с иудаизмом во времена Спасителя. Живой и горячий энтузиазм его исчез; возвышенное и благородное верование забыто; пророки перестали пророчествовать; поэты — воспевать песни; священники уже не облекались в правду; количество святых убыло. Топор был у корня сухого дерева, и стебли его служили пищею для грибных наростов обрядности и преданий. Вследствие этого, соблюдение субботы, — установленной для предоставления слабому человеку покоя, полного любви, мира и добрых дел, — обратилось в народный фетишизм, в пустой обычай, поставленный в рамку еще более пустых и бессмысленных ограничений. Почти все великие мероприятия Моисеева закона в настоящее время добавлены были излишними, неразумными подробностями и в этом виде служили наслаждением для мелких натур и тяжелым гнетом для истинного, природного благочестия. Но когда религия впадает таким образом в суеверие, не потерявши наружной силы, тогда она становится больше, чем всегда, тираническою, — больше, чем всегда, подозрительною, при гонении своих отщепенцев. Выздоровевший паралитик был тотчас же окружен группою людей, которые начали его допрашивать, глядя на него с удивлением и негодованием.
Читать дальше