Депутация синедриона, о которой мы уже упоминали, приходила к Иоанну Крестителю, по-видимому, за день до возвращения Спасителя из пустыни. На следующее утро [123] Иоан. 1, 35. 43.
Креститель, увидев приближающегося Иисуса, торжественно и прямо засвидетельствовал, что это Мессия, указанный ему ясным знамением, что это — Агнец Божий, который берет на себя грех мира. Нам неизвестно, что думал Предтеча, произнося эти слова: разумел ли он агнца пасхального или агнца утренней и вечерней жертвы. Неизвестно и то, было ли действительно в выражении Его употреблено слово «мира» или это только греческий перевод еврейского слова «народ»; понимал ли он, как изумительно глубока важность его выражения, или он высказал это вне себя, — в пророческом вдохновении. Но совершенно ясно, что так как все его мысли, обязанности и положение извлечены из пророчеств о событиях евангельских, то он должен был употребить это выражение с видимым желанием изобразить картину божественного терпения и страданий, согласно пророчества Исаии и Иеремии [124] Исаии 53, 7. Иерем. 11, 19.
. Слова его должны были иметь то значение, что этот кроткий и безгрешный человек должен быть человеком страданий и что эти страдания предпринимаются для спасения Его народа. Нашли или нет слова эти верный отголосок в сердцах слушателей, но во всяком случае они должны были возбудить в их умах мысль о безгрешности, страдании и искуплении. Замечательно однако, что на первый день это свидетельство не имело никаких последствий. Только на второй день, когда Креститель, стоя вместе с двумя своими учениками и видя снова пришедшего к нему Иисуса, с благоговением и удивлением воскликнул: се, Агнец Божий! — то два молодых галилеянина, два ученика Иоаннова, последовали за удалявшимся Иисусом. Услышавши звук их робких шагов и обратившись назад, чтобы посмотреть на тех, которые приближались к Нему, Иисус кротко спросил их: что вам надобно? Но какая глубина мысли в вопросе Спасителя, как он необходим для всех, кто приходит к Господу! Один из известнейших учителей, Бернард, имел обычай постоянно спрашивать себя: «Бернард, зачем ты здесь?» Вопрос этот истекал прямо из этого спокойного и простого вопроса: «что вам надобно?»
Равви! — сказали они Ему, называя Его почетным в то время званием учителя, — где живешь?
Где жил в то время Иисус, неизвестно. Может быть, во временном суккофе, или шалаше, покрытом сверху полосатой аббой, обычной на востоке одеждой, и заслоненном с боков перевитыми между собой ветвями; потому что такие суккофы служили единственным жилищем для сотни людей, приходивших к крещению Иоаннову.
Так как это было только начало учения Иисусова и они не знали определительно, кто Он таков; не слыхали дивных слов, сходивших с уст Его; при следовании за Ним руководствовались неопределенными побуждениями или даже, может быть, простым любопытством, то ясно, что они пошли за Ним добровольно и желали высказать Ему предмет их свободной воли, Он отвечал им: пойдите и увидите [125] Иоан. 11, 34. Песн. 3,11. Апок 6,1. 3.5. 7. Псал. 65.
. Опять слова были просты и хотя встречаются в очень важных местах Св. Писания, но никогда не производили большого влияния, как при настоящем случае. И действительно они пришли, увидели, а так как было около десятого часа, то есть около четырех часов пополудни, потому что евреи считали часы с шести часов утра, то остались там на целый день и, вероятно, провели всю ночь, убедившись глубоко, что царство небес наступило; что надеж ды длинных веков исполнились; что они были в присутствии Того, кто был желанием всех народов: первосвященником большим Аарона, пророком высшим Моисея, царем славнейшим Давида, истинной звездой Иакова и скипетром Израиля.
Имя одного из этих юношей было Андрей, которого церковь и прозвала первозванным; другой, которого имя скрыто, был сам благовестник, любимый ученик, св. евангелист Иоанн. Немудрено, что самомалейшие подробности, даже самый час события, высоко ценились его памятью и не были забыты в глубокой старости.
Первой заботой св. Андрея было найти поскорее брата своего Симона и сообщить ему о великой находке. Он привел его к Иисусу, который, взглянув на него пристально царственным взором, проникающим в самые глубокие тайники душ человеческих, сказал Ему: ты Симон, сын Ионин; ты наречешься Кифа, что значит камень (Петр). Это было символическое изречение, на которое нельзя смотреть, как на произвольное изменение только имени. Так как слово «Иона» по-еврейски означает «голубь», то некоторые толкуют, что этим изречением Господь хотел сказать: ты, Симон, сын слабого голубя, сделаешься твердым, как скала. Существенное значение имен и предсказание в них судьбы человека были постоянными верованиями евреев всех веков. На самый язык свой они смотрели как на священный, как на пророчественные драгоценные камни на груди Аароновой. Их верование в таинственный смысл и могущество звуков языка может показаться пустым и суеверным для человека искуственно образованного, но разделялось многими великими мыслителями каждого века.
Читать дальше