Фредерик Фаррар - Жизнь Исуса Христа

Но это величественное молчание смущало, тревожило, приводило в стыд, возбуждало бешенство в судьях. Они изнемогали под гнетом собственного невыносимого осуждения, сознавая себя подсудимыми, а Его судьею. Ядовитая стрела их предумышленных коварных выдумок, как бы притупленная об адамантовый щит Его невиновности, падала, не нанося вреда, к ногам Его, и они уже начали опасаться, что после всего этого их жажда крови останется неутоленною и замысел их погибнет. Ужели им надо будет признать себя побежденными, сознаться в собственной слабости, когда Он не произнес ни одного слова, не сделал ни малейшего движения? Можно ли им дозволить себе покориться этому пророку из Назарета, за недостатком более состоятельной лжи? Разве жизнь Его заговорена даже против клеветы, подтвержденной клятвами? Это было невыносимо.

Каиафа выходил из себя от страха и бешенства. Вставши с судейского места и вышедши на средину, он крикнул: что Ты ничего не отвечаешь? Иисус отвечал бы, если бы не был уверен, что Его судьи готовы питаться грязью и отыскивать ложь; но Он не прерывал своего молчания.

Доведенный до крайнего ожесточения первосвященник, не помня себя от бешенства, грозно остановился перед своим узником и с отвратительным бесстыдством безумия воскликнул: «заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам — что? злодей Ты или человек, задумавший возмущение, или явный богохульник? Нет! — скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий?

Странный вопрос в отношении связанного, беззащитного, осужденного преступника! Странный вопрос со стороны также исследователя — первосвященника! Странный вопрос со стороны судьи, принимавшего против подсудимого всякое ложное свидетельство! Но при таком заклятии, при таком вопросе Иисус не мог сохранить молчания, не мог предоставить им возможности толковать относительно этого предмета, как им вздумается. В счастливые времена своею первоначального учения, когда они хотели заставить Его провозгласить себя Царем, — в то время, когда они готовы были отказаться от излюбленных предрассудков в надежде назвать Его Мессией в их смысле и поставить Его на «самом высоком крыле» их обожания, — Он отказался от звания Мессии. Но теперь, в решительные минуты, когда была близка смерть, — когда, говоря языком человеческим, ничего не могло быть выиграно, а все пропадало от признания, — теперь раздался на все века, раздался на целую вечность, — современный прошедшему, настоящему и будущему торжественный ответ: Я. И вы узрите Сына человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных [715] Даниил. 7, 13. . В этом ответе прогремел раскат грома сильнейший, чем на Синае, и слышанный не только циничным саддукеем, но слышимый доселе нами. Закон Моисеев [716] Левит. 10, 6. 21, 10. запрещал первосвященнику сохранять на себе верхние одежды только в случае сетования. Еврейская Иалаха считала это законным в случае богохульства ( гиддуф ) [717] Маккав. 11, 71. Ios. B.J. II, 15. § 4. . В притворном ужасе, который служил недобрым предзнаменованием, коварный судья и изолгавшийся первосвященник сам придумал показание, которого напрасно добивался от других, и, на основании этой выдумки, разорвав на себе льняные одежды, потребовал немедленного осуждения Иисуса.

Он богохульствует, — воскликнул Каиафа, на что еще нам свидетелей? вот, теперь вы слышали богохульство Его: как же вам кажется? Они же сказали в ответ: и с тавеф, или повинен смерти [718] Сравн. Числ. 35, 31. .

Сборище разошлось, и окончился вторичный допрос Иисуса.

Так приняли иудейские власти обетованного Мессию! И с этой минуты все евреи, являвшиеся ко двору, глядели на Него как на еретика, повинного быть побитым камнями. До рассвета Он предан был под стражу [719] Матф. 26. 58, 69–75. Марк. 14, 54 66–72. Лук. 22, 54–62. Иоан 18, 15–18, 25–27. , потому что только днем в Лискат-Гаггацциф, или зале суда, только полным собранием синедриона Он мог быть законным образом осужден на смерть. Но так как с этого времени на Него глядели уже как на личность, — которую можно было оскорблять безнаказанно, то Его повлекли через двор до караульни, осыпая проклятиями и ударами, в нанесении которых участвовали, может быть, не одни дворские служители, но и озлобленные саддукеи. Время было недалеко за полночь; в воздухе веяло весенним холодом. Посреди двора слуги священников стояли и грелись вокруг огней. Когда проводили мимо этого места Иисуса, до Его слуха донеслось отречение от Него с клятвою отважнейшего из всех апостолов и наполнило чашу Его страданий горечью, какой не мог подлить ни один из самых зверских Его преследователей.