Владимир Крупин - Незакатный свет. Записки паломника

А.П. Рябушкин. Пир богатырей у ласкового княза Владимира. 1888

Интересно, что мое обличение европейских застолий и напитков на них было понято арабскими друзьями очень своеобразно. Когда я тяжелой поступью сытого охотника пришел в просторы своего номера, то в центре его, на круглом столе, кроме обычной корзины с фруктами, высились керамические и стеклянные емкости с винами. В центре их, как командир, сверкала серебряной фольгой бутылка «Советское шампанское». Подивившись обилию ассортимента (тут были даже не перечисленные мною в застолье бехеровка и бенедиктин), я подошел к окну.

Надо что-то делать, думал я, что-то решать. Надо как-то разорвать этот гастрономический круг. Еще я думал: может, они меня принимают за кого-то другого, за какую-нибудь персону-«вип»? Все расспрашивают. Что я такого знаю, что другой мог бы не знать?

Я решил для начала сделать что-то полезное, осознанное. Что? Носки постираю. И носовые платки. Но в ванной, на особой полочке, рядом со стопками полотенец, лежали разнообразные по цвету и толщине новые носки. А также разные по размеру и окантовке носовые платки. Но я, тяжко вздохнув, из упрямства, постирал свои. И носки, и платки.

Утром моя решимость, созревшая в недре восточных перин, подняла меня к действию. Хватит жить брюхом, а не духом. Грешное тело душу съело – такую пословицу, наверное, такой же, как я, обжора, сочинил. В минуту раскаяния и понимания, что телу мало будет материальной пищи, захочется ему и остального, я казнил себя, что даже не находил перед сном сил читать вечернее молитвенное правило. Прочел утреннее. Вырвал из чистого блокнота листок и начертал:

«Махмуд, Хамид, Гассан, Ханафи! Дайте мне чуть-чуть свободы, которую обещали в первый день. Рестораны – не страна. Дайте побыть на беспривязном содержании. Ничего со мной не случится. Иншаллах! Как Бог даст. Отдохните от меня. Да продлит Господь ваши долгоденствия и благоденствия, и да восславит!»

Я испугался, что Махмуд уже дежурит внизу, сбежал вниз по ковровым дорожкам, покрывшим мрамор лестниц, отдал записку вместе с ключом дежурному и выскочил на улицу. Посмотрел туда-сюда и пошел по ощущению. Тянуло, конечно, к морю.

И.К. Айвазовский. Панорама Константинополя. Деталь. 1856.

Я поневоле ощущал несущийся отовсюду призывный запах утренней выпечки, кофе, жареного мяса, кипящего масла. Весь город был пропитан ароматом приправ, пряностей. Куда бы я ни свернул, всюду пестрели уличные лавочки. Но я решил что-то съесть, когда выйду к морю. А вот и оно. Я озирался вправо и влево, соображая, в какой же стороне скорее кончится город, чтобы посидеть на пустынном берегу, а может быть, и выкупаться. В мусульманском государстве купаться нельзя, но я уйду подальше, чтобы не нарушать правила здешнего приличия. Да мне и не купаться, а только хотя бы погрузиться. Символически. В воды моря, которое столько раз пересекали апостолы. Передать привет южному морю от северных моих озер. Они же его тоже питают, не так себе.

На улицах не было ни одной собаки. В прямом смысле. Ни одной собаки. А людей было много. Но ни одного курящего. Ни одной женщины в брюках. Ох, как отдыхали глаза. Женщины, идущие навстречу, глядели вниз, но при мгновении встречи взглядывали так быстро и пронзительно, что через секунду хотелось оглянуться. Мужчины были улыбчивы и приветливы. Я тоже широко улыбался. И доулыбался: был схвачен и вовлечен под торговый навес, где всюду, на полках и на полу было навалом всякого товара. Мне бросился в глаза восточный кинжальчик в кожаном чехле. Такой загнутый, с медными бляшками на ножнах. Прямо «Шехерезада». Продавец запросил двенадцать денежных единиц. Убедившись, что я не понимаю по-английски, а по-немецки он не понимал, он показал на пальцах: двенадцать. Я показал, тоже на пальцах: десять. Он стал говорить быстро и страстно, и без перевода было понятно, что двенадцать – это очень дешево, что такая цена только из любви ко мне. «Хабиби, – говорил он, – хабиби. Двенадцать». Я молча стоял, потом повернулся уходить. Продавец сделал отчаянный жест, мол, грабь меня, грабь, пей мою кровь, и отдал за десять.

Я пошел дальше очень довольный и собой, и кинжальчиком. Но, как, бывало, писывали раньше, неприятности не заставили себя долго ждать. В витрине магазинчика мелькнул точно такой кинжальчик, и на нем была четко выведена цифра «пять». То есть меня крепко надули. И не то было обидно, что переплатил, но что обманули. Так как я недалеко отошел от места покупки, то я вернулся.

Дэвид Робертс. Торговцы шелком на каирском рынке. 1838

Читать дальше