Тем не менее мы услышали, как начинают хлопать двери других машин и заводятся двигатели. Мы наскоро сжевали по паре бутербродов, купили у разносчика два стакана с горячим крепким чаем, завелись и включили фары.
Машины медленным сонным стадом заваливались на паром и вставали друг к другу впритык, бегал и кричал на водителей распорядитель. За погрузкой прошло около часа, и когда мы отчалили от берега, туман как раз начал рассеиваться. Было около пяти утра. Некоторые из машин стояли так близко друг к другу, что водители с пассажирами даже не могли выйти на палубу, зажатые с обеих сторон боками других машин. Нам с Лукой повезло – нас разместили у борта, и, скрючившись, можно было червячком выползти на воздух. Каковой возможностью мы и ни преминули воспользоваться.
Не первый раз я пересекаю Волгу на пароме, но я все равно каждый раз замираю от восторга при виде этой гигантской, подобной морю реки. Что уж говорить о Луке! Он вцепился ладонями в паромные перила и, кажется, потерял дар речи, только иногда взглядывал на меня, будто ища в моем лице подтверждение тому, что и я переживаю то же, что он. Я улыбался и подставлял лицо порывистому прохладному ветру.
Лука наконец произнес:
– Господи, красота-то какая! – Ив его устах эти слова не были простой формальностью, за что я был ему благодарен. – Это же… не знаю, мне кажется, если кто хоть раз это видел, тот больше не сможет ни ругаться, ни зло делать другому человеку… как вы думаете?
– Что я думаю? – захохотал я. – Страшно завидую тебе, ты же первый раз это видишь. И еще – что, когда ты отойдешь немного, я тебе вопрос задам. Будем игру продолжать. Если тебе не надоело.
– Что вы! – закричал Лука. – Как может надоесть! Давайте прямо сейчас вопрос. Мне кажется, я вот сейчас на любой вопрос могу легко ответить!
– Ну хорошо, – все так же улыбаясь, сказал я. – В чем секрет воздействия красоты на человека? Почему человек так тянется к красоте?
Лука задумался, втягивая носом тугой крепкий ветер, а потом сказал:
– Мне кажется, что все красивое приближает человека к Богу. Смотрите, ведь все взаимосвязано. Пока человек наслаждается красотой, у него нет плохих мыслей, он не сможет сделать зло другому человеку. Это все звенья одной цепи… Ведь человек наслаждается красотой, истиной – а это все и есть такое общение с Богом.
– Как же так, – возразил я Луке. – Мы ведь вчера говорили, что в Боге есть все, а Бог – во всем. Значит, Бог есть и в уродстве. Так почему же мы так же не можем идти к Богу через уродство?
– А вот почему! Потому, что если все есть в Боге, то это еще не значит, что все в Нем равнозначно. Он – как центр притяжения. Чем ближе к нему – тем больше красоты, а на периферии крутятся другие вещи. Они тоже Бог, но как бы искаженный… Вот как свет преломляется через всякие предметы и на выходе может получиться что-то совсем другое. Ведь это тот же самый свет?
Я вынужден был согласиться.
– Вот! Тот же свет, только после того, как он прошел через какую-нибудь призму, он уже расщепился и выглядит совсем не так, двигается совсем в другую сторону. Люди тянутся к красоте, потому что она точно указывает им, где Бог. Даже если они не верят в Бога. Просто они тогда не знают, что это Бог. И это, кстати, еще одно доказательство того, что Бог есть. Потому что если бы Его не было, то тогда никакой красоты быть не могло бы. А ведь столько красоты вокруг – закачаешься! Я даже не только природу имею в виду. А люди сколько красивого делают – музыку, картины, литературу, кино! Иногда просто непонятно, как это вообще может быть! Вот музыка, вам нравится музыка?
– Еще бы, – подтвердил я. – Музыка – важнейшее из искусств.
– Серьезно? Вы тоже так думаете? А почему? Это вопрос!
Лука задал этот вопрос так серьезно, что я внутренне улыбнулся. Конечно, он не мог читать ни Шопенгауэра, ни Ницше, которые писали об этом, но это и не важно – важно, что для него это был животрепещущий и важный вопрос.
– Ну вот ты сам только что говорил про свет. Что такое свет? Это волна. То есть колебание. Более того, современная физика говорит нам, что вообще все в мире – это волны. В той или иной форме колебания. А музыка – это чистое колебание, ничего кроме. Поэтому музыка – искусство абсолютно интернациональное и вневременное. Литература теряет качество при переводе, картина из другой эпохи нам может быть уже непонятна. Язык кино, его приемы меняются с такой скоростью, что любой фильм, который старше десяти лет, нами воспринимается уже как музейный экспонат, артефакт из прошлого. Это все потому, что и там, и там есть идеи того, как составляют произведения искусства. А идеи зависят от времени, от формы высказывания. Идея вообще не может быть идеальной, как не может быть идеальным ничего, что выдумал человек своей головой. А в музыке нет никаких идей – только чистая вибрация, чистые колебания. И в этом смысле она абсолютна. Как Бог. Не зря же всегда считалось, что в раю души наслаждаются пением. Заметь – не живописью и не кинематографом, а именно музыкой. Так что люди всегда это знали, просто не всегда это формулировали для себя.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу