Вовсе нет. Мне не важно, сколько человек писало поэмы Гомера, и был ли Шекспир тайным католиком или тайным агностиком. Мой мир не рухнет, если в конце концов выяснится, что автором величайших трагедий, комедий и произведений о любви и морали все-таки был граф Оксфордский, хотя должен признать: мне важно единое авторство, и не хотелось бы, чтобы Шекспиром оказался Фрэнсис Бэкон. Как учитель нравственности, Шекспир гораздо выше Талмуда, Корана или любого другого рассказа о жутких сварах племен железного века. Но изучение религии приносит огромную пользу и нередко позволяет стоять на плечах выдающихся писателей и мыслителей, которые, безусловно, превосходили тебя в интеллекте, а иногда и в нравственности. Многие из них в свое время сбрасывали оковы идолопоклонства; многие даже рисковали жизнью, споря с единоверцами. Однако настало время, когда даже пигмей вроде меня, пользуясь плодами чужих трудов, знает больше, чем знали они, и видит, что оковы религии давно пора разорвать раз и навсегда. Текстология, археология, физика и молекулярная биология общими усилиями не только доказали лживость и человеческое авторство религиозных мифов, но и предложили более точное, более просвещенное понимание мира. Утрату веры могут компенсировать новые чудеса, гораздо более удивительные, и погружение в волшебные произведения Гомера, Шекспира, Мильтона, Толстого, Пруста. Их авторство тоже принадлежит человеку (хотя, бывает, слушаешь Моцарта и начинаешь сомневаться). Говорю это, как человек, переживший болезненный кризис и утрату собственной светской религии.
Когда я был марксистом, мои взгляды не были для меня предметом веры, однако я был убежден, что Марксу удалось сформулировать нечто вроде общей теории поля. Исторический и диалектический материализм был абсолютной истиной. В нем не было никаких элементов сверхъестественного, но был элемент мессианства (возможное наступление коммунистического царства на земле), и уж точно имелись свои великомученики, святые, догматики, а также (позднее) конкурирующие папские престолы, отлучающие друг друга от церкви. У него также были свои расколы, инквизиция и охота на еретиков. Я состоял в диссидентской секте, почитавшей Розу Люксембург и Льва Троцкого, и я готов подтвердить, что у нас были и свои пророки. Когда Роза Люксембург гневно вещала о последствиях Первой мировой войны, она казалась едва ли не смесью Кассандры и пророка Иеремии, а великолепная трехтомная биография Льва Троцкого, написанная Исааком Дойчером, так и называлась: «Пророк» (вооружающийся, разоружаемый и изгнанный). В молодости Дойчер учился на раввина, мог бы стать прекрасным талмудистом — как, собственно, и Троцкий. Вот как Троцкий предвосхищает гностическое Евангелие Иуды, описывая захват Сталиным власти в партии большевиков:
«Из двенадцати апостолов только Иуда оказался предателем. Но, окажись он у власти, он доказал бы, что предателями были остальные одиннадцать».
А вот жутковатый рассказ Дойчера о том, что произошло, когда силы, сочувствовавшие нацистам, вынудили норвежское правительство отказать Троцкому в политическом убежище и повторно его депортировать, обрекая на странствия и смерть. Во время встречи старика с норвежским министром иностранных дел Трюгве Лие и другими членами правительства происходит следующее:
Троцкий повысил голос настолько, что тот разносился по коридорам министерства:
«Это ваша первая уступка нацизму в собственной стране. Вы за это поплатитесь. Вы думаете, что вы свободны и вольны обращаться с политическим изгнанником, как вам заблагорассудится. Но грядет день — попомните мое слово! — грядет день, когда нацисты изгонят вас из вашей страны, всех вас…»
В ответ на это странное прорицание Трюгве Лие только пожал плечами. Но не прошло и четырех лет, как тому самому правительству действительно пришлось бежать из Норвегии от вторгшихся нацистов. И тогда, сгрудившись на морском берегу и нервничая в ожидании корабля, который должен был забрать их в Англию, министры и король Хааког с благоговейным ужасом вспоминали слова Троцкого, как сбывшееся проклятие пророка.
Троцкий обладал навыками эффективного материалистического анализа, позволявшими ему предвидеть события — далеко не всегда, но порой с поразительной точностью. Кроме тоге, он совершенно точно чувствовал (это чувство выражено в работе «Литература и революция») неутолимое стремление бедных и угнетенных подняться над строго материальным миром и коснуться чего-то трансцендентного. Значительную часть своей жизни я разделял это чувство и до сих пор не вполне с ним расстался. Но однажды наступил момент, когда я более не мог, да и не желал защищаться от натиска действительности. Я признал, что марксизм знавал интеллектуальные, философские и этические победы, но все они остались в прошлом. Какое-то наследие героического периода, возможно, стоило сохранить, но факт оставался фактом: никакой карты будущего больше не было. Помимо этого, сама идея универсального решения всех проблем привела к чудовищным человеческим жертвам и к попыткам их оправдать. Те из нас, кто искал рациональную альтернативу религии, зашли в тупик не менее догматичный. Да и чего еще можно было ожидать от идеологии, созданной близкими родственниками шимпанзе? Непогрешимости? А потому, дорогой читатель, если вы добрались до этого места и обнаружили, что ваша вера иссякает, — на что я очень надеюсь — знайте, что мне в определенной степени знакомы ваши ощущения. Бывают дни, когда мне не хватает моих былых убеждений, как может не хватать ампутированной руки. Но в целом я чувствую себя лучше, моя радикальность ничуть не уменьшилась, и смею вас заверить: вы тоже почувствуете себя лучше, как только отбросите догмы и позволите вашему освобожденному разуму думать самостоятельно.
Читать дальше