Сборник статей - Русское богословие в европейском контексте. С. Н. Булгаков и западная религиозно-философская мысль

Софийность как онтологическое начало богочеловечности, как «онтологический мост», по которому проходит соединение двух природ, является необходимой предпосылкой богочеловеческой этики в силу того, что Логос, имея Божественную Софию в качестве своей природы, через боговоплощение вступает в процесс ее тварного становления и тем самым умаляется в полноте Своего собственного бытия. Божественное самоумаление, вольное самоограничение через любовь и является первым краеугольным камнем богочеловеческой этики, выражающей всю полноту и динамику взаимодействия двух природ.

Начало софийности позволяет установить тип подлинного соединения Божеской и человеческой природ во Христе. Это соединение характеризуется не «восприятием» Богом человечества или «вселением» Его в человеческую плоть, но нисхождением Его до человека, самоумалением Божества, Его уничижением или кенозисом.

Уже в онтологическое содержание кенозиса Булгаков вкладывает определенный этический смысл: Бог, пребывая в Божественной неизменности, ограничивает для Себя самого полноту своей жизни, «отказываясь от ее блаженства». Онтологическая полнота Бога не может быть изменена или умалена; однако этическая полнота может быть ограничена собственным изволением Бога путем «изживания» ее блаженства.

Этический смысл кенозиса изначально раскрывается в акте вольного самоограничения Бога через любовь, в момент творения. «Если Бог есть любовь, которой свойственно изливаться во вне-божественное бытие, то становясь Творцом, Бог сам и в своей собственной жизни принимает жертвенное самоограничение во имя любви к творению, сохраняя всю полноту имманентного Своего бытия» [624].

Таким образом, кенозис выражает общее отношение Бога к миру. Творение мира есть уже кенотический акт Божества, положившего вне себя и наряду с собой становление этого мира. Однако кенозис совершенно по-новому раскрывается в уничижении Логоса, который Сам соединяется с творением, вочеловечивается.

Что же означает вочеловечивание с точки зрения богочеловеческой этики? Прежде всего, сам акт уничижения относится здесь не к природе Бога, но к «божественному образу», состоянию второй ипостаси, которая этим актом совлекает с себя свою собственную ипостасную волю или энергию, сохраняя вольное и безусловное послушание, свободное подчинение и удерживая в бездейственности собственную «ипостасную актуальность». Само разделение природы и жизни, составляющее суть кенозиса Бога Сына, онтологически выступает как совершенно непостижимое чудо любви Божией. Глубина этой тайны может быть только отчасти приоткрыта в этическом плане, соизмерена с нравственным опытом абсолютного самопожертвования, смысл которого не только в полной, вольной и любовной отдаче себя другому, но и в следовании в этом предельном самоумалении требованиям высшей воли.

Граница кенозиса также имеет нравственные очертания. Христос в своем воплощении принимает и делает своими все нужды, все немощи и всю ограниченность человеческого естества, оживляемого душой. «Он знал голод и жажду, утомление и потребность в сне, во время которого по-человечески угасало его дневное сознание, погружаясь в подсознание. Он испытывал душевные движения: любовь, гнев, скорбь, радость» [625]. Однако эти душевные движения не перерастают у богочеловека в страсти, так как их не питает автономия человеческой воли. Амбивалентность этических требований человеческой нравственности становится невозможной, как это ни парадоксально, именно в силу гетерономности человеческой воли, ее свободного подчинения высшей, божественной воле.

Соединение неравных природ становится возможным только при утверждении приоритета одной из них, при установлении своего рода асимметрии, с наклоном вверх или вниз: «от человечества к Божеству или от Божества к человечеству, в направлении восходящем или нисходящем». Если путь от Божества к человеку есть кенозис, нисхождение, то путь от человека к Божеству есть теозис, обожение, восхождение, основу которого составляет свободное подчинение, вольное и безусловное Сыновнее послушание «воле Отца». Человеческая воля следует здесь воле божественной, то есть находится по отношению к ней в свободном послушании. «Это значит, что она не ломается, не насилуется, но вольно и органически врастает в Божественную». Это послушание является всесторонним, – как отрицательным, в смысле устранения и преодоления недолжного, так и положительным, в смысле исполнения велений Божьих, с претерпением страданий до смерти крестной. Это торжество послушания плоти духу, человеческого естества и воли Божественному естеству и воле должно быть исчерпывающим, ничего не оставить не испытанным и неизжитым в опыте послушания. Всякого рода печаль, тоска, страдания – духовное, душевное и телесное – должны быть испытаны на крестном пути борьбы с миром во исполнение воли Божьей.