Примечательно, что для пифагорейцев число было не только и не столько мерой количества, сколько онтологической категорией. Как отмечает А. В. Ахутин, «вся специфика античного теоретического мышления и вся сложность понимания его с точки зрения современной научной культуры <���…> состоит в том, что <���…> основания бытия и основания познания – совпадают <���…> Вот почему основные конструктивные принципы античной науки – число, предел, атом, эйдос, форма – всегда суть и онтологические принципы» (Ахутин А. В. История принципов физического эксперимента от античности до XVII в . М.: Наука, 1976, с. 33).
Именно так, по их собственному признанию, и происходило в научном творчестве создателей квантовой механики Планка, Гейзенберга, Дирака и Шредингера (см., напр.: В. П. Визгин, «П. А. М. Дирак о взаимосвязи физики и математики», в: Поль Дирак и физика ХХ века: Сб. научн. тр. Сост. А. Б. Кожевников. М.: Наука, 1990, с. 95–112; см. также: В. П. Визгин, «Математика в квантово-релятивистской революции», в: Физика XIX-ХХ вв. в общенаучном и социокультурном контекстах. Физика ХХ века и ее связь с другими разделами естествознания . Отв. ред. Г. М. Идлис. М.: Янус-К, 1997, с. 7–30).
Несмотря на то что, по словам лауреата Нобелевской премии Ильи Пригожина, квантовая механика, представляющая собой фундаментальную теорию, описывающую глубинную структуру мироздания, является «наи более успешной из всех существующих физических теорий» (И. Пригожин, Т. Стенгерс. Время, хаос, квант: К решению парадокса времени. М.: Прогресс, 1994, с. 10), до сих пор не утихают споры о возможных способах ее интерпретации. Как пишет Ролан Омнэс, «в квантовой механике интерпретация существенно важна как минимум по трем причинам. Во-первых, потому что формализм теории очень туманный; во-вторых, потому что место наблюдателя в теории по-прежнему не ясно, и те, кто разрабатывали ее, приходили к тому, что были вынуждены включать сознание наблюдателя в противоречии с объективным характером науки; и наконец, потому что вероятностные аспекты теории должны быть примирены с существованием непреложных фактов, так что интерпретация перестает быть простым переложением теории и сама становится теорией» (Omnès R. Quantum philosophy: Understanding and interpreting contemporary science . Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1999, p. 150).
Подр. см.: К. Копейкин, прот., « Бездна бездну призывает (Пс 41:8). Наука и религия на рубеже III тысячелетия», в: Храм духа в храме науки. Материалы юбилейной конференции, посвященной 170-летию университетского храма святых апостолов Петра и Павла . Сост. и отв. ред. прот. Кирилл Копейкин. Изд-во СПбГУ, 2009, с. 226–348.
Греч. θεωρία – теория – происходит от θέα – зрелище, взгляд, облик , и οράω – видеть, смотреть, наблюдать . В школе перипатетиков первую половину этого слова соотносили со словом θεός – Бог ; этимологически это неверно, но θ еория в определенном смысле дает возможность встать на «точку зрения Бога». Это, в частности, отразилось в лат. contempler – созерцать — значит восхищаться величественным храмом (templum) мира, воздвигнутым Творцом (см.: А.-Ж. Фестюжьер. Созерцание и созерцательная жизнь по Платону. СПб.: Наука, 2009, с. 13–15; ср.: М. Хайдеггер. «Наука и осмысление», в: М. Хайдеггер. Время и бытие: Статьи и выступления. М.: Республика, 1993, с. 243–244).
Хотя ученик Аристотеля Евдем Родосский доказательство первых теорем приписывает, и, вероятно, вполне справедливо, – Фалесу Милетскому, подлинный расцвет доказательства связан именно с пифагорейской традицией. «Так или иначе, – утверждает А. И. Зайцев, математика оформилась в пифагорейской школе в пользующуюся дедуктивным методом систему знания, не отличающуюся в принципе от той, какой она существует и развивается сейчас» (А. И. Зайцев. Культурный переворот в Древней Греции VIII–V вв. до н. э . Изд-во Ленинградского университета, 1985, с. 180).
См., напр.: В. Н. Катасонов. «Христианство и научно-философские концепции бесконечности», в: В. Н. Катасонов. Христианство. Культура. Наука. М.: Изд-во ПСТГУ, 2009, с. 375–387.
Как было только что сказано, «теоретизировать», собственно, и означает, в известном смысле слова, «вставать на точку зрения Бога».
Порфирий в «Жизни Пифагора» сообщает: «Что касается того, где он учился, то большинство утверждает, что начала так называемых математических наук он усвоил от египтян, халдеев и финикийцев (так как геометрией с древних времен занимались египтяне, числами и вычислениями – финикийцы, а астрономическими теориями – халдеи), а всему, что относится к культу богов и прочим жизненным правилам, научился у магов и у них позаимствовал» ( Фрагменты ранних греческих философов. Часть 1. От эпических теокосмогоний до возникновения атомистики. М.: Наука, 1989, с. 143).
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу