Леонид Свердлов - Ай да сукин сын!

Выходя с пункта спецсвязи, куда он проник хитростью, Штирлиц знал, что приобрел нового могущественного союзника в борьбе против рейхсфюрера — Бормана.

Штирлиц уже собрался уходить, когда дверь его кабинета открылась, и на пороге появился собственной персоной шеф гестапо Мюллер. Таких высокопоставленных посетителей этот скромный кабинет не видел уже много лет. «Неужели провал?» — подумал Штирлиц.

— Здравствуйте, Штирлиц, — дружелюбно и несколько устало сказал Мюллер.

«Что это, проверка?» Штирлиц ответил не сразу: он понимал, как много зависит сейчас от его ответа:

— Здравствуйте, обергруппенфюрер!

Мюллер молча закурил. Штирлиц все понял. «Bсе понятно», — подумал он.

А вот Мюллер ничего не мог понять: час назад сбежала русская радистка, а на квартире, где ее держали, нашли тело Рольфа с проломленным черепом, естественно, Мюллер приказал разослать фотографии радистки во все полицейские участки, но результата это пока не дало, и в это время Мюллеру доложили, что Штирлиц позвонил Борману по спецсвязи и они с минуту молчали так многозначительно, что шеф гестапо даже пожалел о том, что связался с человеком, так запросто молчащим по телефону с самим Борманом, но после, здраво взвесив, он понял, что из этого можно извлечь выгоду: ясно, что эти двое молчали о партийных деньгах, а их, говорят, очень много. Но в том, что эти молчуны задумали, им без папаши Мюллера все равно не обойтись.

— Слушайте, Штирлиц, — сказал он, садясь без приглашения, — командование вашей с Борманом операцией я беру на себя.

Штирлиц опешил, он даже подумал, не вышвырнуть ли Мюллера за дверь, но в это время зазвонил телефон, и Мюллер поднял трубку.

— Нет, это Мюллер, — сказал он, передавая трубку Штирлицу. — Это вас, какой-то женский голос.

Штирлиц взял трубку.

— Я слушаю.

— Штирлиц, это я, Кэт.

Штирлиц чуть не выронил трубку от неожиданности и подозрительно посмотрел на Мюллера, но тот был погружен в свои мысли: «Если удастся втереться в доверие к Борману, то от Штирлица можно будет смело избавиться, тогда и перед Кальтенбруннером отчитаюсь, и делиться ни с кем не буду, а там можно будет и от самого Бормана избавиться, тогда все партийные деньги — мои». Тем не менее, Штирлиц не решился обратиться к Кэт по имени: вдруг эта старая лиса только делает вид, что думает о партийных деньгах, а сам прислушивается к разговору.

— Здравствуйте, партайгеноссе, — сказал он в трубку.

— Штирлиц, это я — Кэт, твоя радистка, — повторила Кэт, думая, что Штирлиц ее не узнал.

Как она могла такое подумать! Неужели Штирлиц мог ее забыть, не узнать или перепутать с каким-то там Борманом?

— Слушаю тебя, девочка, — сказал он. — Что с тобой случилось, где ты?

В трубке послышались всхлипывания.

— Этот приходил… Показывал твою фотографию, требовал, чтобы я сказала, что ты — русский шпион. Я так испугалась…

— Успокойся, крошка, пока я с тобой, тебя никто не тронет. Что же было потом?

— Я не знаю… Я так испугалась… Он упал, а я убежала… Кажется, он умер, не дышал…

— Неужели ты его ударила?! — воскликнул Штирлиц. — Это ты из-за меня?

В трубке снова послышались рыдания.

Крошка Кэт из-за него насмерть зашибла целого гестаповца! Штирлиц чуть сам не заплакал, тронутый самоотверженностью своей радистки, но за годы работы в разведке он научился следить за своими чувствами, а сейчас он не мог себе позволить ничего лишнего: за каждым движением его лица следили выпученные от удивления глаза Мюллера.

— Не бойся, девочка, — как можно ласково сказал Штирлиц, все позади: я сейчас заеду за тобой и увезу туда, где тебя никто не найдет. Где ты сейчас?

— Я в метро, я в полиции, я жду тебя, приезжай скорее!

Кэт звонила из полицейского участка. Она повесила трубку и медленно пошла к двери. Полицейский, который предоставил ей телефон, сидел тут же на диване в полном оцепенении. Он узнал в Кэт ту самую русскую, которую ищет гестапо, и уже мысленно попрощался с жизнью, понимая, что русские свидетелей не оставляют. Но Кэт ушла, и растроганный полицейский в первый раз в жизни усомнился в правоте геббельсовской пропаганды: может быть эти русские вовсе не такие страшные, как их изображают…

— Борман, — пояснил Штирлиц, кладя трубку на аппарат.

Мюллер молчал: все планы перепутались в его голове: Штирлиц называл партайгеноссе Бормана девочкой и крошкой, обещал увезти туда, где его никто не найдет… Нет, Мюллер явно недооценил Штирлица.

— Ну, мне пора, — сказал между тем Штирлиц, надевая пальто, Борман вызывает.