Иоанна Хмелевская - Лесь

Он уже видел себя в окружении государственных мужей, наперебой поздравлявших его, а пиджак оттягивали всевозможные медали и ордена. Под конец приснился сам премьер, затормозивший около него черный мерседес: первый сановник страны вышел из машины и публично, на весьма людной улице, выразил ему глубочайшее уважение.

Это видение из высших сфер воодушевило зава до крайности, и он без особого труда заразил своим энтузиазмом весь коллектив.

Три с лишним месяца шла адова работа. На три с лишним месяца двенадцать подвижников забросили текучку, изощряясь в точнейшем черчении, лепке, рисунке, обрамлении и пересчетах, выкладывая на священную цель последние гроши, вкалывая по ночам до потери пульса. Настал звездный час зава: окрыленный великим порывом, он хотел как можно искусней воплотить блистательное Провидение и до последней минуты изменял, улучшал, дополнял, не обращая внимания на приближение неумолимого срока. И вот время выкинуло обычный свой фортель — остались последние сутки.

Последние сутки — конец света, землетрясение и Дантов ад, вместе взятые.

В семь вечера на импозантный макет туристического комплекса наводили последний глянец. Януш и Каролек сбивали из досок ящик, в коем шедевр уезжал во Вроцлав, волевая Барбара, с трудом сдерживая лихорадочное нетерпение, тщательно и тонко засыпала последние газоны порошковой зеленой краской, Влодек-электрик феном для волос просушивал фотокопии, а зав топал ногами и бушевал в переплетной мастерской, где обрамляли цветные чертежи.

В девять вечера выяснилось, что на одном из интерьеров отклеилась целая стена, выложенная клинкером. В половине одиннадцатого кто-то сигаретой прожег последние страницы технического описания, старательно выпестованного пани Матильдой. В одиннадцать при упаковке макета оторвалась труба котельной. В одиннадцать тридцать весь коллектив зашелся в истерике — в машине Влодека-электрика не включалось зажигание, а именно этому средству передвижения выпала почетная обязанность доставить ценный груз в экспедицию на Центральном вокзале. Машина зава не годилась, ящик с макетом можно было впихнуть только в «вартбург-комби», принадлежавший Влодеку. Поиски грузового такси поздним вечером — дело гиблое, равно как поиски шофера-филантропа. Надо заметить, что истощились все капиталы коллектива, самоотверженно вложенные в конкурс.

Ровно в полночь кончался срок сдачи конкурсных работ.

Зав призывал бороться до конца. К тому же стоящая рядом с ним, локоть к локтю, пани Матильда — олицетворение административного усердия — выкрикивала нечто маловразумительное, но безусловно ободряющее:

— Дата… Сегодняшнее число! Через мой труп!.. Число!..

В час ночи на улице перед зданием мастерской слышался согласный рев:

— Эх… взяли! Эх… взяли! Да пихай же, черт подери, чего стоишь, корова! Эх… взяли! Третью включай, баран, третью!!! До вокзала тебя толкать?!

Доведенный до отчаяния коллектив победил капризы зажигания.

Экспедиция на Центральном вокзале была последним бревном на пути к славе. Бревно это взвалила на свои плечи пани Матильда.

Сверкающим оком она безошибочно вычислила пани, ставившую штемпель с датой. Предоставив будущим лауреатам метаться около весов, она атаковала оную пани. Бормоча что-то дикое, извлекла из-за стойки удивленную и обеспокоенную женщину, затащила в дамскую уборную и там прикипела к ней, заливаясь обильными слезами.

— В пани все наше будущее, — вопила она. — Наша судьба зависит только от вас. Я все для вас сделаю! Все!..

При этом, одной рукой обхватив шею потрясенной работницы экспедиции, другой она пихала ей кровные, отложенные про черный день сто злотых. Из драматических, трагических, слезливых, а в иные моменты и кровожадных выкриков пани Матильды несчастная женщина наконец поняла, что речь идет о пустяке, о пометке посылки не сегодняшним числом, а вчерашним.

— Всего полтора часа! — голосила пани Матильда. — Полтора часа!.. И целая жизнь!.. Что для вас эти полтора часа!..

Смущенная, застигнутая врасплох и безмерно удивленная владелица штемпеля прониклась неведомой трагедией, разыгравшейся на ее глазах и на ее шее. К тому же она, очевидно, засомневалась в психическом состоянии пани Матильды и благоразумно предпочла ей не перечить. Передвинула в почтовом штемпеле одну цифру и, разнервничавшись, принялась лупить печати одну за другой. Пани Матильда — спутанные волосы, безумные глаза, фанатичная гримаса — стерегла ее, будто палач свою жертву, ни на минуту не отцепляя взгляда. И лишь с последним ударом штемпеля героиня перевела дух.