Джанет Чарльз - Одесское счастье

Though. Thought. Bough. Bought .

Однажды я неправильно произнесла дифтонг, так она схватила меня за подбородок и держала, пока с губ не сорвался нужный звук.

На стол она ставила метроном, и мы ритмично проговаривали формы спряжения неправильных глаголов в темпе, возраставшем с каждым занятием. Тик-так, тик-так. Тик-так-тик-так-тик-так. Arise-arose-arisen, begin-began-begun, break-broke-broken, burst-burst-burst и cut-cut-cut (наши любимые, потому что неизменно шли первыми и все их заучили), eat-ate-eaten, fight-fought-fought, get-got-got , и так далее, и тому подобное. Сколько лет прошло, а как слышу тиканье часов, нервы натягиваются и не могу удержаться, чтобы не начать мысленно перечислять школьный список из сотни неправильных глаголов.

Drink-drank-drunk .

Голова пошла кругом, и я отставила бокал.

– За границу мы не ездили, – пояснила я, – но мне повезло на строгих учителей.

Мистер Хэрмон нахмурился, и я подумала, что он, возможно, тоже близко знаком со школьной дисциплиной.

– Другие претендентки двух слов связать не могли.

Видела я цацу, которую он собеседовал передо мной. Где он ее такую нашел? Уже не в пивной ли?

Подавальщица вернулась с горячим кофе. Я вдохнула пар, исходящий из белой фарфоровой чашки. Пахло так вкусно, насыщенно и восхитительно, что, несмотря на сытость, у меня потекли слюнки. Мистер Хэрмон протянул мне кусочек черного шоколада, который я с благодарностью взяла. Конечно, в Одессе водились деликатесы. Зря мистер Хэрмон выступал, что их тут нет. Просто люди вроде меня – девяносто восемь процентов населения – не могли себе ничего такого позволить. Надеясь, что он не заметит, я спрятала шоколадку в сумку, чтобы позже поделиться с бабулей.

– Ты когда-нибудь пробовала шампанское, дорогая?

Я покачала головой. Мистер Хэрмон щелкнул пальцами и приказал явившейся женщине принести бутылку, а я не могла поверить в привалившее счастье. Будет теперь, что рассказать и Оле, и бабуле: я пила шампанское, настоящее шампанское! Французское! В нашей семье игристое вино (которое в СССР называли шампанским) пили только раз в году, на Новый год. Чтоб вы знали, без сладенького шампанского на тридцать первое декабря в Одессе и праздник не в праздник. Если не верите мне, спросите у моей бабули. Единственный раз на Новый год мы обошлись без шампанского, когда умерла моя мама.

Мистер Хэрмон разлил напиток по бокалам. Пузырьки поблескивали, словно крохотные бриллианты.

Мы чокнулись, и он произнес тост:

– За плодотворное... сотрудничество.

Боже ж ты ж мой же ж, так это значит, что козырная работа – моя?!

Он наблюдал, как я отпиваю первый глоток. Кислятина. Захотелось кашлянуть, но я сдержалась. Мистер Хэрмон протянул мне руку, и я пожала ее, чувствуя, что эта встреча для меня спасательный круг, что после долгих поганых дней наконец-то распогодится. А потом он подмигнул и сказал:

– Безусловно, спать со мной – лучшая составляющая этой работы.

Я отдернула руку. Мистер Хэрмон произнес это шутливо, но я-то поняла, что он всерьез. Внезапно он напомнил мне моржа в своем красно-коричневом пиджаке, о котором при встрече не замедлил схвастнуть, что тот от Версаче. Серебристые ниточки на висках превратились в унылую седину. Да, обычный мужик – не лучше всех остальных, только с белыми зубами и дорогим одеколоном. Мы посмотрели друг другу в глаза. Тишину нарушало лишь тиканье часов.

Weep-wept-wept. Win-won-won. Withdraw-withdrew-withdrawn .

«Перестань киснуть! – тряхнула я головой. – Думай!»

Смогу ли я не просто готовить ему кофе и переводить документы, но и спать с ним? Способна ли я лечь под него ради работы? Представила, как по мне ползают эти мясистые руки, и по коже поползли мурашки – я вегетарианка. Сквозь матовые стекла очков мистер Хэрмон сверлил меня черными глазами, ожидая моего решения.

Тот еще рогалик – ни своего, ни чужого не упустит. Небось, как приехал с Израиля, так быстро привык, что тут с ним носятся как с писаной торбой. Многие западные мужчины специально слетаются в страны бывшего СССР, чтобы здесь выступать птицами высокого полета. Дома-то они почти невидимки, еле сводят концы с концами. А здесь считаются богатыми, снимают огроменные квартиры, нанимают поваров, горничных и девушек для прочих услуги. (Для одесситов Запад – это вся земля от Тель-Авива до Токио: о географии у нас судят не по карте, а по изобилию.)

Я подумала о своих подругах. Об Оле, у которой трое по лавкам, но нет ни мужа, ни работы, ни денег. О Лере, что каждый день преподает в школе, но, как и большинство бюджетников, заработанной зарплаты не получает. О Маше, выпускнице консерватории, которая недавно устроилась работать официанткой и теперь вынуждена носить юбку в ладонь дольшиной. Подумала о многих других знакомых. Не хотелось закончить как они: без перспектив и без денег. Маша пела, словно соловей, а ее унижали и хозяин ресторана, и посетители. Если я устроюсь на эту фирму, по крайней мере, терпеть придется только одного кишкомота.