Иван Булах: ...Алый свет зари

А наша в том году уткой по морде хозяина лупила и лаялась: «А-а! Заявился! А-а! Натаскался! Опять к этой сучке ходил!» Он подобру ей уток, а она давай его обхаживать.

Пальма зевнула, облизнулась и говорит:

— У охотников, как и у нас, жизнь трудная. С работы надо пораньше, а начальство лается. Дома хозяйка рычит. Все делают крадучись. На дорогах их травят гаишники с милицией, здесь егеря да охотоведы замучили. Так что у них жизнь собачья, вот они с горя и пьют.

Утро. Охотники встают молчаливые, сосредоточенные. Изредка кто подойдет к ведру, зачерпнет кружку холодной ухи, выпьет и ходу к озеру. На траве роса, сыро и холодно. Плевать! Сейчас будет жарко. Встали по местам. Заранее все обдумано на трезвую голову. Расположились так, чтобы не перестрелять друг друга.

Ломаются ружья, в стволы со священным трепетом вгоняются первые патроны. «Клац» — готово. Ну все! Теперь только ждать.

Сереет. Как в проявителе на фотобумаге медленно начинает вырисовываться контур снимка, так и здесь медленно появляются очертания кустов, камыша, заводи. На небе — не понять, то ли тучи, то ли безоблачно. Тишина аж звенит в ушах. Кто первый? Ну кто? И вдруг «бабах!»

Хлопают крылья по воде, истошно кричит утка: «Братцы, спасайся!» За ней разом с воды срывается стайка, а вдогонку «бабах! бах!»

Слава богу, промазали. Рано начали, еще плохо видать. Это у одного нервы не сдюжили, а остальные палили с азарта. Живите, уточки! Охотники тоже довольны, отвели душеньку: и уток видели, и пальнули, и вроде попали, да вот где–то в камышах попадали. А собаки сердятся: «Всегда так… мимо. Жрать меньше надо…»

Время летит незаметно, а вот уже и алая заря, а вот и солнышко. Канонада то разгорается, то стихает. Впечатление такое, как будто идет бой и штурмуют высоту. Бойцы то поднимаются в атаку и палят, а то вдруг залягут и притихнут.

«Эх, жалко, что ружья только у охотников, — думает Старый Селезень. — Нам бы сюда хоть одно на всех, мы бы уж сверху вниз–то понужнули…»

Раздаются одиночные выстрелы, дуплетом. Против законов физики одни выстрелы сухие, как щелканье бича, и сразу звук глохнет, как в вате, другие раскатистые, сочные, эхо от них по–о–шло с гулом, перекатывается и гуляет долго–долго. Ахают выстрелы с соседних озер.

Бедные, глупые уточки, верные своему инстинкту, летят одним маршрутом на кормежку и на озеро. Нет бы свернуть через лесок и затаится, а они точно по расписанию и по узкой тропке. Их понужают и передают с рук на руки и подгоняют выстрелами «бабах! бах!»

После выстрелов дробь сыплется сверху и тихонько булькает в воду.

Чайки те поумнее, сразу похоронились, прижухли и ни гу–гу. А вот летит ворона, тяжело махает над водой, удивляется: «Что тут такое у нас творится?» «Бабах!» — у вороны сыплются перья.

— Черти тебя носят тут. Не хватало еще тебя, сатаны…

Вот стремительная стайка со свистом идет прямо на охотников. Собачьим лаем гремят выстрелы. Утки наткнулись на засаду, веером разлетаются и стремительно набирают высоту, но упорно летят вперед.

То там то здесь со всего маха с высоты по наклонной смачно шлепаются утки и уже черными притонувшими кочками застывают на воде.

Еще долго гремят выстрелы, то стихая, то разгораясь. Но вот кончается перелет. Охотники, как после гипноза, приходят в себя и начинают переговариваются:

— Ну как, Вася?

— Да плоховато…

Чтоб охотник сразу стал хвастаться и сказал, сколько убил, — никогда. Надо знать, как у других, а уж потом не ударить в грязь лицом, хоть на несколько штук, да больше приврать.

— А где же твои двенадцать, если в руках всего две?

— Да в камышах не нашел…

Узнают ли своих сбитых уток и не спорят ли из–за них? Никогда! Уважающий себя охотник не опустится до того, чтоб оспаривать. Тут свой этикет.

— Твоя, говоришь, эта утка? На возьми.

— Да нет… Я так просто… Подумал…

Бредут к лагерю, несут добычу. Подходят по одному и бросают уток в кучу, это для шулюма, а что останется — разделят в конце, это для дома.

В каждой компании есть самый удачливый. Вася добыл пять штук, это не плохо, а вот Федя всего четыре, зато три из них кряквы, это класс! Но удивил всех Серега — одна утка и два гуся! Это что–то значит. Все завидуют ему черной завистью, а сам Серега крепится и делает вид, что вроде ему это без разницы кого бить, что гуся, что утку, он бы и больше мог их нащелкать, да неохота. А у самого рот от уха до уха. Что скажешь? Молодец!

Чтоб утки не пропали, есть свои способы хранения. Одни потрошат и подсаливают, другие зарывают в сырой песок, перекладывают мхом, еще развешивают в тенечке на ветерке…