Нина Костюкова - О клиросе и не только. Несерьезные рассказы

Костер слегка потрескивает. Я рассказываю, что последний раз сидела вот так, у костра, подростком. Мы с ребятами решили печь картошку возле дома. И уже когда она почти испеклась, пришел милиционер, сапогами затоптал наш костерок, а нас самих очень грубо разогнал. Было очень обидно.

– От хорошего костра не может быть ничего дурного, – говорит отец Иероним.

Он улыбается и смотрит на огонь. Мы тоже долго-долго смотрим на огонь, то красный, то желтый, то оранжево-коричневый. Пора уже идти на пасхальную службу.

В 1990 году в Москве открылись православные курсы катехизаторов. Богословского института еще не было, позже именно эти курсы переросли в Православный Свято-Тихоновский институт. Событие это было чрезвычайное, все хотели учиться на катехизаторских курсах. В то время некоторых преподавателей из семинарии и духовной академии Сергиева Посада сократили, и отец Дмитрий радовался, что теперь они, освободившись, будут преподавать на курсах.

Преподаватели были замечательные. Ветхий Завет, например, преподавал отец Николай Соколов. Мы знали, что династия священников Соколовых не прерывается уже зоо лет, и потому старались спросить его не только о предмете, но и о других важных для нас вещах. Помню неожиданный вопрос одного студента: «Батюшка, а как вы относитесь к евреям?» Отец Николай помолчал, а затем, улыбнувшись, ответил: «Как я отношусь к евреям? У меня жена еврейка!» (Отец Николай и его супруга учились вместе в Московской консерватории, на одном курсе, оба скрипачи.) Он удивительно принимал у меня экзамен. Я отвечала по билету и в какой-то момент поняла, что говорю не то, что нужно. В своем светском институте привыкла: когда говоришь не то, тебя сразу резко обрывает преподаватель. А тут все наоборот: отец Николай ждал окончания моей речи. Затем, помолчав немного (вдруг я еще что-то скажу), поправил меня. Даже сама сдача экзаменов на курсах назидала!

Отец Валентин Асмус, известный своей ученостью патролог, византолог, тоже мог отклониться от темы и ответить на наши вопросы. Например:

– Батюшка, вот вы знаете много языков, и европейских, и древних, какой вам нравится больше всего?

Отец Валентин, не задумываясь, отвечает:

– Церковнославянский!

– Почему?

– Потому что на этом языке не написано ни одной плохой книги!

Когда отец Валентин говорил о своем духовнике протоиерее Всеволоде Шпиллере, то сказал такую фразу: «Он склеил мою жизнь, как склеивают вдребезги разбитый сосуд». Я была в ужасе от его слов: если так говорит замечательный отец Валентин, родившийся в семье не менее замечательного профессора, философа и искусствоведа Валентина Фердинандовича Асмуса, то что же говорить обо мне, о моем сосуде… На экзамене он молча слушает мой лепет. Затем, когда я, обессиленная, останавливаюсь, батюшка, прокашлявшись, говорит: «Да, конечно, это имеет место быть, но…» – и звучит правильный ответ на вопрос в моем билете. Затем ставит оценку и, поднявшись из-за стола в полный свой рост, с полупоклоном благодарит меня за ответ!

Отец Дмитрий Смирнов вел у нас лекции по Новому Завету. Помню, разбирали евангельский текст о свадьбе в Кане Галилейской. «Знаете, – прервал скучный ответ студента отец Дмитрий, – свадьба – это самое радостное, что может быть у человека!» И начал рассказывать о себе, о своих чувствах, о любви к жене. Нам это было очень интересно и воспринималось с благодарностью за то, что с нами так откровенны.

Отец Александр Салтыков на своих лекциях отличался изысканностью речи: «Пожалуйста, – говорил он, когда мы шумели, – повесьте ваши уши на гвоздь внимания!» Показывает он нам замечательные слайды, рассказывает про фаюмский портрет, а дверь в аудитории открыта. Отец Александр прекращает рассказ и говорит громогласно: «Пожалуйста, закройте дверь! Пусть самый благочестивый закроет дверь!» Мы смеемся. А на зачете он мне сказал прямо: «Что же вы так плохо отвечаете, ведь у вас такой хороший отец Дмитрий?» и поставил четверку.

Я была в совершенном восхищении от курсов. Тогда я жила у старенького и больного Матвея Исааковича, ухаживала за ним. Как-то кормя его обедом и не в силах сдержать возбуждения, я говорю:

– Ну вот какой вы еврей? Вы же ничего не знаете о своем роде! Например, из какого вы колена – Сима, Хама или Иафета?

Матвей Исаакович молча жует, потом решительно:

– Я из Хамова колена!

Мы оба смеемся. (Рассказываю отцу Дмитрию на исповеди о своей жизни у Матвея Исааковича. Батюшка задумчиво слушает. «Нин, а ведь он, наверное, очень спокойный человек…»)