Алексей Клочковский: Жить – интересно!

Чувствую, что причудливое «кино» затягивает и вызывает головокружение, и спешу выйти… Некоторые экспонаты я не смог бы определить: что это – инсталляция? Панно? Барельеф? Около одного из таких я остановился надолго. Клочья шерсти, гладкие выпуклости изумрудного цвета, цепочки с уменьшающимися звеньями, кристаллы, чуть заметная повторяемость, вызывающая впечатление развития сюжета.

…Разноцветный стеклянный лабиринт; его стенки волнисто изгибаются, и, хотя лабиринт занимает пространство всего лишь одного зала, я слегка теряю ориентацию. Ну просто хочу вникнуть в смысл этого произведения, поэтому не хочу оставить нерассмотренным ни одного квадратного дециметра, поэтому оглядываюсь, возвращаюсь, путаюсь… Выпутавшись из гипнотически поблескивающих изгибов, двигаю дальше.

Около одной из картин стоял долго – зацепила. До жути. Что на ней? Да вроде ничего особенного: портрет большой заячьей семьи. В три ряда сидят и стоят зайцы в человечьих одеждах; зайцы-мужчины, зайчихи-женщины, зайчишки-детишки. Разных возрастов, от дряхлых дедушек до младенцев. Добропорядочное буржуазное семейство в полном сборе. У всех на «лицах» благожелательные улыбки… и у всех – совершенно ужасные глаза: тёмные круги вокруг, воспалённые веки и злобный малиновый огонёк в зрачках, просто чувствуешь, что эти милые зайчики еле сдерживаются, чтоб не броситься на тебя и растерзать в клочья почище бешеных бультерьеров. И контраст между идилличностью сюжета и его дъявольской «подкладкой» передан так мастерски, что просто мороз по коже, автору «браво»! Эта картина похожа была на страшный сон, в котором милые знакомые люди вдруг начинают казаться другими, чужими и враждебными. Короче, вариация на мотив кафкианского мироощущения, художественное выражение обманчивости и враждебности окружающего мира.

Идём дальше.

А это что? Какая-то сеть на стене… нет, не сеть. Гвоздиками, наполовину вбитыми в стену, образован силуэт человека в натуральный размер, а множество ниточек, натянутых на этих гвоздиках, «дорисовывают» образ.

Дальше, дальше… распятие из старой, стоптанной детской обуви, цветастая хозяйственная сумка размером три на четыре метра (насмешка над обществом потребления?)

Парочке американцев – рослые, красивые, хорошо одетые – видимо, муж и жена, понравилась эта сумка: остановились, долго смотрели на неё. А я на них.

Тишайший скрип блестящего паркета, звук шагов – из другого зала вышла девица лет двадцати с небольшим. Посмотрела на меня выразительным взглядом; на лице вроде как улыбка. Да ещё и попа у неё была такая аппетитная, затянутая в джинсу… не теряя её из виду, – попу, я имею в виду, – я оторвался от лицезрения американцев и, меняя свой маршрут, двинулся за девицей. Ну, просто так. Без всяких намерений. Хотя, чем чёрт не шутит, – познакомиться с иностранкой… Она, видать, почувствовала мою «слежку», периодически оглядывается, улыбается мимоходом и даже как-будто бы не мне. И даже как-будто бы не улыбается. Но всё равно интересно… да тут ещё и эротические экспонаты пошли, словно специально как-то настраивая в нужном ключе … чёрно-белые «ню» в стиле, напомнившем мне Обри Бердслея, потом фотосессия-обнажёнка. Стою, глубокомысленно нахмурившись, изучаю то, что ниже пояса у модели в рамке, рядом со мной то же самое делает, и тоже с глубокомысленной миной и даже сопя – от эстетического усердия, надо полагать – какая-то любительница авангардного искусства. Наконец, не выдерживаю, отворачиваюсь, улыбаюсь и выхожу в следующий зал.

А где же путеводная попа? За которой я перемещался из зала в зал? Потерял. Утопала куда-то, в каком зале я её теперь найду? Может, в этом? Ну-ка, зайдём…

Ёлы-палы… а это что?!.

Какая-то непонятная деревянная фигура в рост человека. Но не это главное, а главное то, что она… периодически вздыхает и издаёт какое-то невнятное бормотанье! Обхожу вокруг – видимо, где-то аудиоисточник? Ничего такого не обнаруживаю.

А вот огромный зал, почти пустой. Здесь, наверное, проводили балы или банкеты когда-то давно. А сейчас в центре зала один-единственный экспонат: старинный автомобиль, какой-нибудь «Паккард» или «Студебеккер», до уровня выше колёс вмурованный в цементный постамент. Пустота, тишина, покарябанный автораритет с плешками ржавчины и зеленцой порчи сквозь сохранившийся никель, – «остановленное движение»? Общий тон – паркет, панели, портьеры, – корица, местами переходящая в кофейную чернь.