Анна Самородницкая - В голове

– Здравствуйте, девушки! – завопил им радостный от вернувшегося вдохновения Березов. – Разрешите вылезти по лестнице и через дверь, а не в окно?

– Разрешаем, – хмыкнула Людмила Дмитриевна (она была негласным лидером троицы), и добавила вслед исчезающей в оконном проеме голове: – Балаболом был, балаболом и остался.

Как только он спустился в сад, его тут же взяли в кольцо и завалили таким потоком вопросов, какого не бывало ни на одном интервью. Главным, произнесенным дамами хором и наиболее сурово оказался «Что ты тут ешь?». Стоило им услышать о непотребном на их взгляд рационе Никиты, как он был оттеснен в сторону и дамы торжественно удалились на кухню. Все, что, как он решил для себя, ему оставалось – забиться на все тот же второй этаж и продолжить работу над картиной. На окно села трясогузка, критически осмотрела его холст и, помахав хвостиком, улетела дальше по своим птичьим делам. Березов смешал на куске картона краску, чей цвет он от безделья окрестил «картошечным». Рисовать было уже невыносимо, весь дом был заполнен запахами котлет, супов, пирогов с капустой, особенно запах жаренной начинки пирогов, и компота из яблок и лимона и еще бог весть каких ароматов. Все это дополнялось гаммой звуков, которые любому голодному уху в сотню раз приятнее любой классической симфонии, такими как шкворчание масел, жиров и соков, бурление супов и шипение компота. Никита оставил картину сохнуть и спустился вниз.

– Никитка, садись, кушать будем, – скомандовала Марина Алексеевна. Дважды приглашать не пришлось.

Отвалившись на стуле, прихлебывая чай и приятно осознавая тяжесть в животе, по окончании трапезы Березов спросил:

– Как я могу отблагодарить вас?

– Да какая благодарность, Никит, – махнула пухлой ручкой Зинаида Петровна. – Мы как узнали, что у тебя тут есть нечего…

– В гости заходи, – перебила ее Людмила Дмитриевна.

Никита пообещал зайти. Весь оставшийся день и почти всю ночь он рисовал трех старушек на кухне, а утром просыпал кофе, пытаясь заварить себе очередную кружку. Пить то, что он подмел, не хотелось, и он снова пошел в магазин. На кассе его поприветствовала неизменная кассирша:

– Гадость растворимую покупать будешь? Давай я тебе нормальный сварю. Мы же теперь еще и чуть-чуть кафе.

– Как это, чуть-чуть? – не понял Никита, за что был одарен чрезвычайно заговорщицкими взглядом.

– Для кого – кафе, для кого – нет. Понимаешь?

Он не понял, но на всякий случай кивнул. Его посадили за пластиковый столик на улице, где стояла пепельница из консервной банки и дремал кот, а кассирша ушла в дверь за кассой, варить кофе в турке на электроплитке. Потом они пили кофе, и кассирша рассказывала про свою жизнь и про жизнь деревни вообще. Что у одних сын-дурак, чтобы не сдавать ЕГЭ пошел в колледж, вылетел оттуда и все равно в армию пошел, да так там и остался, теперь в академии Фрунзе, говорят, учится; у других недавно украли статуи девочки с флейтой и мальчика с горном, еще в девяностые взятых с развалин пионерского лагеря; а дети Рыбешковых вообще сов прикармливать стали.

Переполненный впечатлениями, Березов направился к своим старушкам-благодетельницам. И обнаружил, что у самих дам дел на участках хватает на все его оставшееся время пребывания загородом. Обнаружил и активно эти дела взялся. Косил траву, носил воду, рубил дрова, красил сарай – мало ли дел можно найти? Вечером заходил Иван Михайлович, курил и рассказывал байки, половину которых придумывал, разумеется. А ночами он рисовал. На холстах появлялись дети, летящие в небе с совами, солдат на крыше деревенского дома, убегающие куда-то мальчик с горном и девочка со скрипкой, большая женщина с маленькой туркой.

В день отъезда он зашел к Ивану Михайловичу, попрощаться и подарить одну из картин, благо написал он в разы больше, чем предполагал, и уже успел такими же подарками порадовать старушек.

– Все-таки скажите, Иван Михайлович, неужели вы, когда я вам чай пытался заварить, решили, что в одиночку я не справлюсь, и надо звать подмогу?

– Я знал , что ты не справишься, – ухмыльнулся старик, – и что они будут рады помочь. Еще я знал , что у них самих по участку много тяжелой работы, с которой я в силу своего старикашества им уже не помогу. А решил я вас объединить. И что, плохо получилось, что ли?

– Хорошо получилось, – улыбнулся Березов.

И с неохотой уехал в Москву.

Поезд

В Москве было невыносимо. Накануне прошел дождь, прибив пух, щекотавший нос к земле. Теперь же вовсю разгорелось солнце, пар поднялся с луж и превратил город в сауну. Воздух дрожал над асфальтом. Кошки и собаки куда-то попрятались. Только голуби урчали в поисках хлеба.