Ирина Фоменкова - Смех для всех

Антон отвлекся от философии и рассмеялся.

– Это точно! Хотя иная бабка и в пятьдесят пять ягодка опять, – быстро переключился он на любимую тему. – Да у нас-то уж нет той смелости… Эх, где мои семнадцать лет!..

– Не потому ли в деревне и остались одни несмелые?

– Зато неунывающие! Анекдот хочешь? Говорит муж жене: «Я сейчас лягу спать, а когда захочу выпить, ты меня разбуди». – «А как я узнаю, когда ты захочешь?» – насторожилась жена. – «Так ты меня только разбуди!»

Последнюю фразу дед Антон протянул с таким смаком, словно сам и был героем анекдота.

Оба рассмеялись, собрав морщинки у глаз и просветлев закопчено-загорелыми лицами.

– А у меня правнук мой Антошка, – начал очередную байку дед Антон…

– Это который Антошка? Сын внука Антона? – снова с придыханием рассмеялся Степаныч. – Антон третий или пятый?..

– Неважно! Важно – потомок мой, антоновский. Ну, так этот шельмец частушку вчера сочинил.

И дед Антон запел неожиданно звонким молодым голосом:

– Какой туалет? – сквозь смех переспросил Степаныч. – У тебя ж в доме дети все удобства городские наворотили!

– А это у него фантазия такая, – с гордостью объяснил дед Антон.

– А-а-а! Тоже, значит, философ! Нам вот некогда было философствовать. Мы все пахали да пахали…

Антон шутя толкнул друга в плечо:

– Ты что? Частушки нашей молодости забыл?

И снова запел:

Они снова дружно расхохотались так, что петух, деловито пасший кур, вскочил на плетень и заголосил диким голосом.

– Чего это он? – сквозь слезы спросил Антон.

И Степаныч, давясь смехом, ответил:

– А это я его на летнее время перевел!

Любовь Дмитриевна по давней привычке проснулась рано. Из-за дальнего леса поднималось солнце. Оно было огромное, как рыба-кит из сказки «Конек-горбунок», и румяное, как щеки продавщицы их сельмага.

Любовь Дмитриевна быстро встала, привела себя в порядок, задержалась на миг у зеркала и, стесняясь своих мыслей, отметила про себя, что в гордой посадке ее головы, окруженной ореолом светлых волос, сохранилось спокойное достоинство, выработанное годами председательства в родном сельсовете. Но недавно свое председательское кресло она уступила новому руководителю, и первое лето своей жизни переживала непривычную свободу, с особым нетерпением ожидая приезда внуков, которых ласково окрестила «эскадроном гусар летучих». Они были уже взрослые и любили нагрянуть на ее разносолы да помочь одинокой бабуле.

Со своим мужем Егором она уже давно развелась, но вспоминала страницы совместной жизни с оттенком снисходительного юмора и шутила: «Говорила мне мама: «Смотри: объегорит тебя твой Егорка! Глаза-то у него, как костяшки домино, – пусто-пусто». А ее, тогда еще Любушку-красавицу, во внешности мужа ничего не раздражало, беспокоило разве что вечное отсутствие денег из-за беспробудного пьянства. Наконец Егор затерялся где-то в поисках нового счастья, а она заполнила жизнь трудом и работой на высоком посту…

В легкой дымке наступающего утра воспоминания прервал осторожный стук в дверь.

– Любовь Дмитриевна! Как там наши планы – за грибами сходить – не изменились?

– Нет, нет, Петр Иванович, планы не меняются. Погоди чуток!

Петр Иванович был вдовец, бывший военный, наезжал из города в их поселок к сыну. Он, шутя, называл себя ветераном холодной войны и по отношению к Любови Дмитриевне явно прорабатывал тактику уважительного наступления.

– Петр Иванович, может, чайку? – крикнула ему Любовь Дмитриевна в окно.

Дверь вежливо скрипнула, и через порог бочком переступил высокий крепкий мужчина. Присел на ближайший стул.

– Спасибо, я перекусил.

– Ну, тогда я готова.

Грибники быстро пересекли горбатый лесной пролесок и вышли на дорогу, ведущую к дальнему лесу. Петр Иванович, в куртке-штормовке, резиновых сапогах, шел небыстро, твердо ступая по знакомой тропинке.

– Люблю я эти места. Никогда не надышусь досыта! И очень благодарен сыну, что нашел он свою судьбу здесь. Как он с председательством справляется?

– Нормально, – коротко ответила Любовь Дмитриевна. – А край у нас и вправду замечательный. Особенно красиво, когда осень подкрадывается. Такие краски! Душу греют. И подбираются, как осень жизни, тихо, незаметно.