Константин Чубич - Золотой козленок

− Мы устроим в Питере такой «кардабалет», шо никто не поверит, шо такова натворили двое простых советских парней..− Фунтик, ранее не подозревавший о том, что он простой советский паренёк, улыбнулся. − А Ашхабад оставим на дэсэрт, − Жульдя-Бандя заменил в последнем слове «е» на открытое «э», с претензией на нечто французское, хотя для этого не хватало пресловутого прононса, − потом − Сочи, море, круизный лайнэр, темпераментные грузинки…

− С небритыми ногами, − Фунтик хихикнул.

− А лайнэр я тебе подарю на день рождения.

− Спасибо.

− Не стоит благодарности − так, пустячок, − щедрый дядя театрально взмахнул рукой.

− Поменяем имидж, − Фунтик мечтательно закатил глаза, удивляя дружка своими энциклопедическими познаниями, подразумевая, вероятнее всего, смену специализации.

− Предварительно было бы неплохо поменять носки, − напомнил товарищ, поскольку сие мероприятие следовало бы провести безотлагательно.

Слева, в заброшенном саду паслось стадо овец. Фунтик устремил туда взор:

− Жулик, гля, бараны пасутся.

− Это не бараны, это овцы, – пояснил Жульдя-Бандя, − а бараны их пасут.

− Умник, мать твою, − в сердцах выругался кореш.

Вдалеке робкий июньский ветерок закрутил столбом дорожную пыль.

− Смерч, − Фунтик пустым безразличным взором посмотрел туда.

− Смерчонок, − уточнил Жульдя-Бандя, пнув ногой по прошлогоднему кусту перекати-поля, который колобком покатился по дороге.

Осталась позади первая Беляевка из дюжины домов, притулившихся к лесополосе, преследующей железнодорожное полотно. В полутора километрах от неё − поповское кладбище, которое было много больше, и могилки ухоженные, а местами – с коваными оградками.

− Цыганская, – Жульдя-Бандя кивнул в сторону крытой могилы.

− А ты откуда знаешь? − Фунтик отправил в сторону дружка вопросительный знак.

− Цыгане всегда навесы строят.

− Шоб жмурики не промокли?

− Чтобы самим не промокнуть… во время дождя.

Вспыхнувший колокольный перезвон отвлёк друзей, переместивших взоры на убогую деревянную церквушку эпохи Возрождения. На ней не было ни крытых позолотой куполов, ни кованых ограждений, ни пристроек: всё по-деревенски просто и убого.

Колокола звонили к обедне. Один из них, будто заболевший, издавал какой-то приглушённый и короткий, безрадостный звук (возможно, лопнул от старости и усталости чугунный корпус).

− Заздравная, − Жульдя-Бандя повернулся к Фунтику, пояснив, − в мою честь.

Тот язвительно растянул губы, предположив:

− А может, заупокойная?..

− В твою. Без меня, дружище, у тебя нет никаких шансов выбраться из нищеты, − Жульдя-Бандя похлопал Фунтика по плечу.

Тот кивнул, аспидной улыбкой заполонил лицо, намекая на то, что на момент их встречи его финансовое состояние в десятки раз превышало состояние того, кто собрался вытащить его из нищеты:

− Сам Бог послал меня к тебе!..

…В бриллиантовых мечтах друзья добрались до вокзала постройки времён доисторического материализма – плюгавенького строения из красного кирпича, с обшарпанными скамейками, где мечты обрели более приземлённые формы.

Сохраняя вековые традиции, скамейки были исписаны кириллицей. Например, та её часть, на которой впоследствии утвердился Фунтик, несла лаконичное военно-политическое воззвание − «бей макраталавцев». Жульде-Банде же досталось житейское – «Парфён мудак» и «А + С = любовь до гроба». Кто-то из шутников после «гроба» дописал белым фломастером – «бараны оба».

У окошка с серийным номером один – собственно, единственного на вокзале, если исключить окно с угрожающей, жирными кровавыми буквами надписью на стекле «Дежурный по вокзалу» – стояли две женщины возраста преклонной молодости.

Они были явно пролетарского происхождения, даже невзирая на потуги выглядеть несколько вызывающе, по-городскому. Они бурно обсуждали взрыв бомбы в уборной на беляевской свадьбе, где районная газета, питающаяся, как и все провинциальные, – как, впрочем, и центральные газеты, – слухами, сплетнями, домыслами и догадками, принесла в жертву ныне здравствующего хуторского шута Хому.

− Девочки, с позволения сказать…

Женщины прыснули, напомнив Жульде-Банде Хому и Марихуану со свадьбы в Беляевке.

− Девочки, − цинично вторгшись в прошлое незнакомок, спросил он, − случаём, не вы последние?

− Нет, не мы, а вы, − та, что повыше, указующим перстом правой руки обозначила Фунтика, а левой − его.