Александр Саркисов - Гонобобель (сборник)

– Степа, дорогой, сто лет тебя не видел. Как дела?

– Слава Богу.

– Слушай, сегодня вечером встречаемся тесным коллективом, приходи, пообщаемся.

– С удовольствием, только я до восемнадцати часов буду занят, читаю лекцию в Хамовническом УВД – «Гомосексуализм как разрушитель вертикали власти».

– Успеешь, сбор в девятнадцать в «Трактире на Селезневке».

Когда Мурмашов собирался выйти из дому, из комнаты выглянула жена.

– А куда это мы намылились?

– У меня встреча, по делу.

– Какому такому делу? Тебя, дурака, с работы поперли, дома скоро жрать будет нечего, а ты пенсию пропивать?!

– Прекрати, это как раз насчет работы.

– Вот паразит, да чтоб ты сгинул, отплакалась бы один раз да зажила б по-человечески…

Не дослушав добрых пожеланий жены, перечень которых был ему прекрасно известен, Серега быстро зашел в лифт.

За пять минут до назначенного срока он топтался у входа в трактир. Следом за ним подошел Милонов, на левом рукаве его пальто красовалась повязка черно-желто-белого державного цвета. Он обнял Серегу и троекратно лобызнул.

– Ну здравствуй. А чего мы у входа толкаемся, давай ребят внутри дождемся.

Они выбрали столик в дальнем правом углу небольшого помещения, повесили верхнюю одежду на вешалку, сиротливо стоящую рядом со столиком, и расселись. В дверь заглянул Ильяшевич, Мурмашов помахал ему рукой:

– Петя, мы здесь!

Позже всех пришел Володя Смагин, всем своим видом давая понять, что очень занят, но для старых училищных друзей время выкроил. Подошел молоденький официант и положил на стол меню.

– Заказывать сразу будете?

Милонов взял инициативу в свои руки.

– Надеюсь, в меню ни плова, ни мацы? Значится, так, нам литровую водочки и четыре порции селедочки по-домашнему, и быстренько. Остальное потом.

Официант испарился исполнять заказ. Ильяшевич легонько хлопнул Мурмашова по спине:

– Серега, ты суть проблемы изложи, пока гулять не начали.

Мурмашов рассказал все как есть и с горечью подытожил:

– А главное, я ж как лучше хотел, а они взашей и еще пугают.

– Володя, что скажешь? Ты у нас большой чиновник, наведи резкость.

Устало прикрыв веки, Смагин ответил:

– Да, ситуация непростая, и в Москве непростая, и в России в целом.

Годы, проведенные на госслужбе, приучили его говорить непонятно, с полунамеками, а главное, многозначительно.

Появился официант и ловко расставил на столе приборы, закуску и бутылку водки. Порезанная на кружки холодная вареная картошка, похожая на обмылки, кусочки селедки, щедро засыпанные луком, и не первой свежести хлеб, порезанный треугольниками. Милонов взял запотевшую бутылку «Русского стандарта» и отработанным круговым движением наполнил рюмки с точностью до карата. На бутылке остался подтаявший отпечаток его пятерни.

Выпили, похрустели лучком. Степа отер губы ладонью.

– Щимят торгаши православных – факт. Не дает гомосятина жить нормальному человеку.

– А может, тебе какой бизнес замутить?

– Петя, где я, а где бизнес? Думай, что говоришь.

Выпили по второй, диалог начал налаживаться и приобретать нотки конструктива. После третьей со Смагина начал сходить чиновничий защитный слой.

– Ты вот что, ты в суд обратись, они этого дела боятся, уж я это точно знаю.

– Володя, ну какой на фиг суд?

Совещались долго, предложений было много, но они по разным причинам были отвергнуты. Наконец, когда уже вторая бутылка была допита, а закуска просто не лезла в рот, Степа Милонов с выражением на лице «была не была» вытащил туза из рукава.

– Серега, ты должен объявить, что ты гей! Хрен кто тебя тронет! Ответственно заявляю.

По выражению лица Мурмашова Степа понял, что предложение решительно не проходит, и решил смягчить формулировку.

– На худой конец заяви, что ты еврей, а что, почти так же неприлично, да и антисемитами твои начальники вряд ли захотят прослыть.

– В общем, мужики, я вас понял, нужно мне идти в суд с хоругвью в руках и надписью на спине «гей».

Домой вернулся поздно, около часа ночи. Дверь открыла жена, ждала, не ложилась. Увидев отчаянно растерянного мужа, Вера не выдержала:

– Иди ко мне, горе ты мое луковое.

Она прижала его к себе и гладила по голове, как маленького ребенка. Утренняя злость на Верку растаяла, и обиды все прошли. На уткнувшегося носом в уютную Веркину грудь Серегу снизошло откровение – никому он в этой жизни, кроме жены, по большому счету и не нужен.