Александр Саркисов - Гонобобель (сборник)

Старый бригадир шкутников Эдик Качмарек лениво оправдывался, тема полякам явно не нравилась, но пока на столе была водка и закуска, можно было быть уверенным в их лояльности.

– Но цо ты мувишь? То вшистки безроботны нероби и чи ктурым амбасада Американська плачи пенензы.

С тоской в глазах Лобачевский обратился к Бубукину:

– Ты пойми, незадоволенных не так много, але они дюже смердячи. И боюсь я, цо они Польшу порушат.

Он прилично говорил на русском, но, когда волновался, вставлял в речь польские слова.

– Некому разогнать тэн быдло. Цо ты хцял, Афанасий, партийны бонзы ходят до костела, а служба беспеки покрывает лайдаков.

Заглянул старпом.

– Афанасий Андреевич, там человек из стачкома, говорит, пришел с предложением по Тытоню.

– Ну раз с предложением, пусть заходит.

Лобачевский недовольно поморщился, Качмарек убрал под стол водку и закурил.

Через несколько минут старпом завел в каюту командира крепкого мужика лет под сорок, с рыжей шевелюрой и такими же усами. Сесть ему не предложили.

– Слушаю вас.

– Мам до пана капитана пропозицию. Окажече помосч родзине Тытоня и не бенде пикета статку.

Войцех безучастно рассматривал потолок, Эдик, глубоко затягиваясь, барабанил пальцами по спичечному коробку, повернутому вниз этикеткой. Командир от такой наглости сначала опешил, но, подумав, решил обойтись без скандала, какая-никакая, а заграница. Старпом притащил из провизионки авоську с консервами, командир вложил в нее бутылку водки и, чтобы как-то скрасить неловкость момента, сказал:

– Это на поминки вашего товарища.

Проводив посетителя недобрым взглядом, Лобачевский подбодрил Бубукина:

– Правильно сделал командир, от этого рыжего электрика только едно говно. Ты мыслишь, цо он это вдове занесе? Ошибаешься, соби везьме. У него детей бардзо и кобета на сносях, а самого с работы выжучили давно. Недобрый он человек и к тому же стукач. Учиться не хце, работать не хце, а керовач беспорядками ему подобится. Вот зобач, Эдик коробок с запалками перевернул, то значи, рядом стукач беспеки. Запомьетай на будущее.

От услышанного зам пришел в замешательство.

– Погоди, Войцех, ты что, хочешь сказать, что стачкой руководит стукач Службы безопасности? Поляки, вы что, охренели?!

Лобачевский, смакуя, выпил рюмку «Выборовой», крякнул, зацепил вилкой тушенку из обмазанной тавотом банки, не спеша прожевал и отер ладонью роскошные усы.

– Этот дупек еще Польшей кировач будет. Запомьетай мое слово.

Качмарек треснул по столу натруженным кулаком:

– Эх, жиче пердолено!

Афанасий Андреевич Бубукин сидел на табурете, уставившись в экран телевизора. Находился он в состоянии легкого ступора. Жена, теплая, мягкая, пахнущая сдобой, прислонилась к нему сзади и нежно поглаживала голову:

– Фаня, не убивайся ты так. Он что нам, родственник, что ли?

Бубукин повернулся к жене и вяло, без всякой агрессии подвел черту:

– Говно эта ваша Нобелевская премия. И Лях тоже говно.

Серега Мурмашов горевал, уже третий день горевал, практически не выходя из кухни. Выпив весь стратегический запас, включая заначку, он так и не нашел ответа на один из главных вопросов великого Чернышевского – «Что делать?» «Кто виноват?» он себе примерно представлял – либералы и прочая сволочь, а вот ответить на вопрос «Что делать?» он не мог уже третий день. Пейзаж за окном цементировал его препохабнейшее состояние. Грязь, слякоть, лениво падающий мокрый снег и вечная стройка с безвременно усопшими подъемными кранами.

Под финиш службы Сереге удалось перевестись с Камчатки в Москву. Поперекладывав пару лет бумаги в Главном штабе, он вышел на пенсион, квартиру ему дали в Андреевке. В самой Москве уже давно никому не давали, и Андреевка была не худшим вариантом, как-никак самое что ни на есть ближнее Подмосковье, дорогу перешел, и ты уже в Зеленоградском административном округе Москвы. Эта близость позволяла Сереге считать себя москвичом, хотя, что греха таить, москвичей он по инерции продолжал недолюбливать, также как победителей лотереи «Спортлото». Вылив остатки водки в рюмку, он обнаружил, что закуски нет, даже хлебной корочки.

– Вера! Вера, ты что, оглохла?!

На кухне появилась уставшая от жизни женщина в халате, шерстяных носках домашней вязки и с тюрбаном на голове.

– Ну что тебе, ирод, еще нужно?

– Дай чего-нибудь зажевать, видишь, это последняя? Допью, и все.