Григорий Лерин - Истерн Вестерн

– А ну-ка, дыхни!

Старший пастух послушно выдохнул. Старик Савельев брезгливо сморщил нос.

– Из брюквы гонишь? Ладно, разберемся. Верста, найди Тима с Максом, у развилки встретимся. И вы все – за ним!

Он сходил в контору за винчестером и, терзаемый сомнениями, отправился догонять ускакавших всадников.

Нельзя сказать, что синеречники слыли мирным народом. Они промышляли охотой и рыбалкой, заготавливали пушнину и осетровую икру, а еще изготавливали отличные ножи с ручками из клееной бересты, для которых сами плавили и ковали сталь. В общем, им было, чем заняться до тех пор, пока не заканчивалась контрабандная водка. И тогда синеречники собирались в отряды и нападали на близлежащие хутора и даже на небольшие деревни, разбросанные на берегах Синей Реки. Они вычищали все запасы самогона и убирались восвояси. Но так далеко в тайгу они прежде никогда не забирались.

Проезжая по улице в глубокой задумчивости, старик Савельев услышал выстрел и женский крик из-за забора. Ближайшая калитка отворилась, из двора вышла сбитая бабенка с раскрасневшимся лицом. Она тащила за шиворот неприметного мужичка с дохлой окровавленной курицей в руке и визгливо причитала:

– Ах ты ж паразит, урод неприкаянный! Другие мужики, как мужики, и имена у них мужицкие, а тебе скоро тридцать пять стукнет, а все Леха да Леха!

Она повернулась к дороге и, увидев старика Савельева, обратилась к нему:

– Вот ты мне как раз и нужен, старик Савельев!

Старик Савельев поморщился.

– Чего тебе опять, Маня-Ножовка?

– Ты бы к делу приткнул шпынька моего безответственного! Не все ж ему на курицах меткость свою никудышную испытывать!

Леха выпрямился, передал жене курицу и солидно поправил две кобуры на поясе.

– А чего, попал ведь!

Курица тут же смачно шлепнулась об его голову.

– Погоди, Маня, есть у меня к нему поручение особой важности. – Старик Савельев остановил размахивающую курицей женщину и повернулся к Лехе. – Седлай лошадь. Нагонишь на дороге Семеныча-Бородавку, передашь, что большая банда по лесу рыщет. Пусть заночуют у Слепой Леночки на хуторе, укрепятся. И ты вместе с ними, если засветло вернуться не успеешь. А мы с ребятами завтра-послезавтра подоспеем. Понял?

– Понял. Чего ж не понять-то?

Старик Савельев тронулся дальше. А Леха обрадовался поручению, кинулся во двор и через пять минут вывел на улицу лошадь. Маня перекрестила его, а потом отвесила гонцу тяжелую затрещину.

– Смотри мне, паразит!

Напутствие жены не пошло мужу на пользу. Свернув с дороги в лес и проскакав километров двадцать по лесной тропе, он чуть не врезался лбом в толстую, низко растущую сосновую ветку. В последний момент Леха успел притормозить лошадь и низко пригнуться, и тут кто-то прыгнул сверху ему на спину. Леха упал на землю, его быстро скрутили чьи-то ловкие руки, накинули мешок на голову и забросили в седло.

Они долго скакали по тайге. Наконец, лошади остановились. Леха услышал громкую музыку, сквозь которую пробивались чьи-то вскрики. С него сдернули мешок и стащили с лошади. Он снова обрел возможность не только слышать, но и видеть, и дышать полной грудью.

На большой поляне гремела музыка. Пожилой синеречник с вислыми седыми усами устроился на широком пне, обхватив руками магнитофон, и крутил ручку, то увеличивая, то уменьшая громкость. Человек десять, выстроившись в шеренгу, раскачивались, переступали ногами и дружно вскидывали руки в такт доносившейся из магнитофона ритмичной композиции. Остальные сидели в стороне, подбадривая танцующих одобрительными возгласами.

Рослый синеречник с оскаленной волчьей маской на лице, в кожаных штанах с бахромой и в такой же кожаной куртке с силой хлестал пастуха Петьку гибким прутом. Петька всхлипывал и извивался на земле.

– Колопако! – крикнул поймавший Леху синеречник. – Еще один привезли!

Главарь синеречников прервал экзекуцию и подошел к Лехе.

– Попался, глупый человек! – глухо прозвучал голос из-под маски. – Утром Колопако будет варить тебя в кипятке, однако.

Он обернулся к танцующим, и музыка стихла.

– Там вяжи! – Он указал на две березы, растущие на краю поляны. – И этот тоже! Моя обоих варить будет.

Леху прикрутили веревками к дереву. Следом притащили пастуха и привязали рядом. На этом синеречники потеряли к пленникам всякий интерес и переместились вместе с магнитофоном на другой конец поляны, где и пировали до поздней ночи.

Пастух Петька задремал и всхлипывал во сне, его тело обвисло на веревках. А Леха не спал. Он никак не мог представить, что завтра утром его будут варить в кипятке, и, главное, не понимал – зачем. Он хорошо знал синеречников, они никогда не слыли людоедами, а те, к которым он попал в руки, совсем не выглядели умирающими от голода. Да и разве может быть голоден охотник в весенней тайге? Что-то здесь было не так. Надо просто им объяснить, что варить его в кипятке, да и Петьку тоже нет никакого смысла. Напрасный расход топлива и воды. Но воды и дров вокруг было достаточно, и этот довод мог не сработать. Нужно придумать что-то еще.